онлайн-сервис помощи студентам

Биография, Фет (Фёт) Афанасий Афанасьевич (Шеншин). Полные и краткие биографии русских писателей и поэтов.

Фет (Фёт) Афанасий Афанасьевич (Шеншин). фото фотография фотка

Все материалы на одной странице

Материал № 1

Материал № 2

Материал № 3

Материал № 4

Фет, Афанасий Афанасьевич

— известный поэт, род. 23 ноябрь 1820 г. в деревне Новоселки, в семи верстах от г. Мценска, Орловской губ., умер 21 ноябрь 1892 г. в Москве. Отец его, ротмистр в отставке, принадлежал к старинному дворянскому роду Шеншиных. В 1819 г. он женился в Дармштадте на Шарлотте Фет, дочери обер-кригс-комиссара Беккера, носившей фамилию Фет по первому мужу, с которым она развелась. Будущий поэт был первенцем от этого брака, совершенного за границею по лютеранскому обряду и не имевшего у нас законной силы. До 14 лет мальчик носил фамилию Шеншина, а затем принужден был принять фамилию матери, так как обнаружилось, что православное венчание ее совершено после рождения сына. Только по Высочайшему указу 26 декабря 1873 г. за Афанасием Афанасьевичем была утверждена фамилия отца, со всеми связанными с нею правами. В годы детства, проведенные в Новоселках, главное влияние на будущего поэта имели мать и дядя, Петр Неофитович: благодаря первой, мальчик прекрасно овладел немецким языком, а благодаря второму, человеку образованному и начитанному, любителю поэзии и истории, не скрывавшему своей исключительной любви и привязанности к племяннику, развивались и поощрялись поэтические наклонности последнего. 14-ти лет Ф. был отвезен в пансион Крюммера в гор. Верро, Лифляндской губ., где провел три года. Для подготовки в Московский университет Ф. был отвезен в Москву и определен в частный пансион М. П. Погодина, в доме которого жил и некоторое время студентом, сначала юридического, а затем словесного факультета. О начале своего пребывания в Московском университете Ф. в книге «Ранние годы моей жизни» говорит, между прочим, следующее: «Ни один из профессоров, за исключением декана Ив. Ив. Давыдова, читавшего эстетику, не умел ни на минуту привлечь моего внимания, и, посещая по временам лекции, я или дремал, поставивши кулак на кулак, или старался думать о другом, чтобы не слыхать тоску наводящей болтовни. Зато желтая моя тетрадка все увеличивалась в объеме, и однажды я решился отправиться к Погодину за приговором моему эстетическому стремлению. — «Я вашу тетрадку, почтеннейший, передам Гоголю «, сказал Погодин, «он в этом случае лучший судья». Через неделю я получил от Погодина тетрадку обратно со словами: «Гоголь сказал: это несомненное дарование». Поселившись в семье Григорьевых, Ф. нашел в сыне, будущем критике, Аполлоне Григорьеве, ревностного поклонника и собирателя своих стихотворений. Дружескому сближению молодых людей немало способствовала общая обоим страсть к искусству во всех его проявлениях. На товарищескую беседу к Фету и Аполлону Григорьеву собирались лучшие представители тогдашнего студенчества: С. M Соловьев, Я. Н. Полонский, К. Д. Кавелин, кн. В. А. Черкасский и др. Ободренный похвалами товарищей, молодой поэт решил издать сборник своих стихотворений. Эта мысль была исполнена в 1840 г., когда появилась книжка «Лирический пантеон», вызвавшая сочувственный отзыв «Отечественных Записок». Изучая в университете произведения мировых поэтов, Ф. особенно увлекался Гете, причем на третьем курсе перевел первую песнь «Германа и Доротеи», и Гейне, от которого усвоил его своеобразные художественные приемы — говорить не о влиянии одного предмета на другой, а только об этих предметах, заставляя самого читателя чувствовать их соотношения в общей картине. «Мои стихотворения, — рассказывает поэт в книге «Ранние годы моей жизни» — стали ходить по рукам. Не могу в настоящую минуту припомнить, каким образом я в первый раз вошел в гостиную профессора истории словесности Шевырева. Он отнесся с великим участием к моим стихотворным трудам и снисходительно проводил за чаем по часу и по два в литературных со мною беседах. Эти беседы меня занимали, оживляли и вдохновляли. Я чувствовал, что добрый Степан Петрович относился к моей сыновней привязанности с истинно отеческим расположением. Он старался дать ход моим стихотворениям и с этою целью, как соиздатель «Москвитянина», рекомендовал Погодину написанный мною ряд стихотворений под названием «Снега». Все размещения стихотворений по отделам с отличительными прозваниями производились трудами Григорьева». Ряд стихотворений, под заглавием «Снега», напечатан в первой книжке Погодинского журнала за 1842 г., в третьей книжке появились «Гадания», а в 5-ой «Отеч. Записок» за тот же год помещены 11 стихотворений, под общим заглавием: «Вечера и Ночи»; в том же журнале, в 12-й книжке, напечатан перевод «Посейдона» Гейне, под которым впервые выставлена полная фамилия автора. Затем, стихотворения Фета в двух названных журналах появлялись почти ежемесячно до конца сороковых годов. В университете стихотворство Фета замечал не один Шевырев: на одной из лекций профессор pимской словесности Д. Л. Крюков прочел, в присутствии тогдашнего попечителя Московского учебного округа, графа С. Г. Строганова, фетовский перевод четырнадцатой оды Горация «К республике». Сочувственно относился к литературной деятельности Фета и М. П. Погодин, подаривший ему билет на получение журнала «Москвитянин» с оригинальною надписью на обороте: «Талантливому сотруднику от журналиста; а студент берегись! пощады не будет, разве взыскание сугубое по мере талантов полученных». В 1844 г. Ф. окончил университетский курс действительным студентом, пробыв в нем шесть лет (по два года на втором и третьем курсах). Литературные успехи, по-видимому, мешали научным занятиям; кроме того, «вследствие положительной своей беспамятности», Ф. «чувствовал природное отвращение к предметам, не имеющим логической связи»; к числу таких предметов он относил, напрель, историю, говоря, что «эпохи, события и действующие лица представляли для него мешок живых раков, которые и по тщательному подбору и ранжиру их немедля приходили в прежнее хаотическое состояние». По давнему своему стремлению к военной службе, Ф. 21 апреля 1845 г. поступил унтер-офицером в кирасирский Военного ордена полк (штаб его находился в Новогеоргиевске, Херсонской губ., Александрийского уезда, при реке Тясмине, притоке Днепра), в котором 14 августа 1846 г. произведен в корнеты, а 6 декабря 1851 — в штабс-ротмистры. Прикомандированный затем (в 1853 г.) л. — гв. к уланскому Его Величества полку, Ф. переведен в этот полк чином поручика. Во время Крымской войны он находился в составе войск, охранявших эстляндское побережье, а с 23 июня 1856 по 27 января 1858 г, находился в отпуску, после чего вышел в отставку штабс-ротмистром гвардии. В заключительных строках книги «Ранние годы моей жизни» Ф. говорит: «Никакая школа жизни не может сравниться с военною службою, требующею одновременно строжайшей дисциплины, величайшей гибкости и твердости хорошего стального клинка в сношениях с равными и привычки к мгновенному достижению цели кратчайшим путем. Когда я сличаю свою нравственную распущенность и лень на школьной и университетской скамьях с принужденным самонаблюдением и выдержкой во время трудной адъютантской службы, то должен сказать, что кирасирский Военного ордена полк был для меня возбудительною школою». Действительно, время военной службы Фета было яркою эпохою жизни, расцветом его поэтической деятельности, апогеем его популярности. Даровитый поэт познакомился (после перехода в гвардию) с кружком «Современника» — Некрасовым, Панаевым, Дружининым, Анненковым, Гончаровым и др., возобновил знакомство с И. С. Тургеневым и В. П. Боткиным; у Тургенева встретился и познакомился с графом Л. Н. Толстым. только что начавшим тогда свою литературную деятельность. Кружок этот высоко ценил Фета, его непосредственное лирическое дарование, его эстетический вкус, и задумал издать новое собрание его стихотворений, так как появившееся в 1850 г. было неполно и частью заключало вещи слабые, неотделанные. Под председательством Тургенева кружок решил общими силами сделать тщательный выбор, произвести с согласия автора исправление отдельных стихов и выр ажений и красиво отпечатать. Сообщая Фету о желании кружка приступить к этому изданию, Тургенев, между прочим, писал ему: « что вы мне пишете о Гейне? Вы выше Гейне, потому что шире и свободнее его». Конечно, этот дружеский отзыв страдает преувеличением, но в нем есть и доля правды: не говоря о размерах, талант Фета несомненно был свободнее гейневского, свежее, радостное чувство красоты сказывалось в нем полнее и независимее. Что касается фетовской «широты», то в ее оценке Тургенев был очень субъективен и значительно погрешил против истины. Гораздо беспристрастнее отнесся к Фету тонкий ценитель изящного В. П. Боткин. По выходе в свет редактированных кружком «Стихотворений А. А. Фета» (СПб., 1856), он поместил в «Современнике» (1857, т. 61) обширную рецензию, представляющую лучший и наиболее полный эстетический комментарий к произведениям даровитого лирика. Считая единственною задачею искусства красоту, Ф. замкнулся в довольно узкую сферу личных ощущений, которые так хорошо передаются музыкою и так трудно выражаются словом; в этой сфере он являлся неподражаемым и единственным мастером в русской литературе. Ничто из современного не находило в нем отзыва, он не умел всесторонне рисовать жизнь во всем ее объеме. Поэзия его носит характер интимный, младенчески-простодушный. Излюбленными мотивами Фета, в разработке которых он достиг совершенства, были любовь и природа. Он обладал удивительною чуткостью к едва уловимым красотам природы; в явлениях совершенно обыденных, будничных он умел открывать неподозреваемую красоту. Его зимние, весонние, летние и осенние картинки нашей северной природы принадлежат к лучшему, что создано в этом роде русскими поэтами. По верному замечанию Боткина, Ф. уловлял не пластическую реальность предмета, а идеальное, мелодическое отражение его в нашем чувстве, — то светлое, воздушное отражение, в котором чудным образом сливаются форма, сущность, колорит и аромат его. Большая часть поэтических мелодий Фета внушена ему вечером или ночью; так же превосходно удавались поэту изображения томительно-сладких весенних ощущений. В изображении любви Ф. был так же своеобразен, как и в изображении природы. Он схватывал, главным образом, сладко-томящие и ласкающие душу настроения с чувственным оттенком, — настроения, напоминающие древних поэтов: то же пристрастие к красоте форм, внешнему изяществу и грации, то же отсутствие в этой сладострастной атмосфере нравственного начала, могущего смутить инстинктивое стремление к наслаждениям и младенческую наивность воззрений. Поэтому антологические стихотворения Фета смело могут соперничать с античными по характеру и совершенству исполнения. Общее заключение Боткина о поэзии Фета таково, что для правильного понимания она требует «глубокого чувства природы, требует фантазии, легко отделяющейся от практической действительности». «В минуты романтического расположения духа, когда ничто житейское не тревожит вас, — говорит критик, — когда глаза ваши с каким-то задушевным стремлением вглядываются в голубой блеск неба, в немые зеленые переливы луга и леса, в прозрачные задумчивые тоны вечера, и груди становится тесно от бесчисленных, неопределенных стремлений, поднимающихся со дна души вашей, — в такие минуты раскройте книжку г. Фета и вы поймете ее поэзию». — Непрерывно печатая в 50-х годах свои оригинальные стихотворения в «Современнике» и «Отеч. Записках», Ф. в этих же журналах, а также в «Библиотеке для чтения» и «Русском слове» поместил несколько довольно значительных переводных трудов, каковы: перевод гетевской поэмы «Герман и Доротея» («Современник», 1856, No 7), полный стихотворный перевод «Од Квинта Горация Флакка», в четырех книгах («Отеч. Зап.", 1856 г., NoNo 1, 3, 5 и 7), которые затем, в том же году, появились отдельным изданием; стихотворные переводы трагедий Шекспира «Юлий Цезарь» («Библ. для чт.", 1859, No 3) и «Антоний и Клеопатра» («Рус. Слово», 1859, No 2). К пятидесятым годам относятся и два беллетристических опыта Фета — рассказ «Каленик» («Отеч. Зап.", 1854, No 3) и повесть «Дядюшка и двоюродный братец» (ibid., 1855, No. 9); ни рассказ, ни повесть ничего не прибавили к известности даровитого поэта: лирик по призванию, он, «положа руку на сердце», сам сознавался, что в нем нет «ни драматической, ни эпической жилки».

Взяв перед выходом в отставку из военной службы отпуск на 11 месяцев, Ф. совершил поездку за границу, побывав в Карлсбаде, Париже и некоторых итальянских городах. Путевые впечатления поэт рассказал в трех письмах «Из-за границы», напечатанных в «Современнике» (1856, No 11 и 1857, NoNo 2 и 7). В Париже, 16 августа 1857 г., Ф. женился на М. П. Боткиной, сестре своего давнишнего друга и почитателя. После трех лет, проведенных зимою в Москве, а летом — в Новоселках, Ф. решился серьезно заняться сельским хозяйством и с этою целью купил (в 1860 г.) в Мценском уезде хутор с 200 десятин земли («Степановка»). Здесь он прожил 17 лет, лишь зимою ненадолго наезжая в Москву, и создал прекрасное имение: отделал купленный неоконченным дом и расширил его пристройками, развел цветники, насадил аллеи, выкопал пруды и колодцы, усердно вел хлебопашество. В течение 101/2 лет (1867—1877) поэт служил мировым судьею. «О моих первых попытках на поприще вольнонаемного труда», — рассказывает Ф. в своих воспоминаниях, — «я писал своевременно в «Русском Вестнике», под заглавием «Из деревни», и возбудил этими фотографическими снимками с действительности злобные на меня нападки тогдашних журналов, старавшихся обличать все, начиная с неисправных дождевых труб на столичных тротуарах, но считавших и считающих поныне всякую сельскую неурядицу прекрасною и неприкосновенною». На самом деле, очерки «Из деревни» послужили только поводом к злобным нападкам журналов, заметивших, что Ф. принадлежит к числу противников общественного движения и отказывается своею поэзиею служить прогрессивным стремлениям времени. «Искра» и другие юмористические листки 60-х годов стали вышучивать публицистические писания поэта и пародировать его произведения; критика стала смеяться над безыдейностью и бедностью мотивов его стихотворений — и по-своему была права: в Фете действительно не было никакой отзывчивости на современность, а к общественным вопросам он относился почти всегда с личной точки зрения и в произведениях художества видел, по выражению Тургенева, «только бессознательный лепет спящего». Ф. был глубоко оскорблен отношением к нему критики. Выпустив в свет в 1863 г. в 2 частях свои «Стихотворения» (изд. К. Т. Солдатенкова), расходившиеся довольно медленно, он почти совсем перестал писать стихи и вернулся к поэтической деятельности только на закате дней своих. Возвращение Фета к литературе совершилось в его новом имении, Воробьевке, Щигровского уезда, Курской губ., в десяти верстах от Коренной пустыни, купленном в 1877 г. Новое хозяйство на 850 десятинах велось управляющим, а сам владелец, кроме писания стихотворений, внушенных минутами вдохновения и выходивших отдельными выпусками, под заглавием «Вечерние огни» (1883, 1885, 1888 и 1891), усердно принялся за переводы. Так, он перевел: обе части «Фауста» (1882—1883), хотя и не особенно удачно; два сочинения Шопенгауера — «Мир, как воля и представление» (1880, 2-е изд. в 1888 г.) и «О четверояком корне закона достаточного основания» (1886) и целый ряд латинских поэтов, с объяснениями и примечаниями, не всегда, однако, верными и точными, на что неоднократно указывала ученая критика. Серию переводов с латинского Ф. начал Горацием, все произведения которого в фетовском переводе вышли в 1883 г. Затем последовательно были переведены: сатиры Ювенала (1885), стихотворения Катулла (1886), элегии Тибулла (1886), XV книг «Превращений» Овидия (1887), вся «Энеида» Вергилия (1888), элегии Проперция (1888), сатиры Персия (1889) и эпиграммы Марциала (1891). Исполнив этот громадный труд, Ф. оказал русской литературе неоценимую услугу: до него удовлетворительных стихотворных и тем более полных переводов этих авторов у нас не было. В 1884 г. фетовский перевод всего Горация был удостоен Императорскою Академиею наук полной Пушкинской премии. Ученый рецензент, проф. И. В. Помяловский, отметил у переводчика такое же разнообразие метров и такое же оригинальное сочетание стоп, как и в подлиннике; в числе достоинств перевода, кроме того, названы: редкая полнота и благозвучность рифм, а также гладкость, естественность и удобопонятность речи. Стихи неуклюжие, темные и неверные во всех переводах Фета встречались потому, что он неизменно следовал правилу сохранять в своих работах число строк оригинала. В последние годы жизни, после 50-летнего юбилея своей литературной деятельности, торжественно отпразднованного в Москве и ознаменованного пожалованием юбиляру звания камергера, Ф. задумал написать свои воспоминания, которые составили две большие книги: «Мои воспоминания», в 2-х томах (1890) и «Ранние годы моей жизни» (посмертное издание в 1893 г.). Вторая книга имеет почти исключительно автобиографическое значение; первая особенно интересна по множеству помещенных в ней писем И. С. Тургенева, гр. Л. Н. Толстого и В. П. Боткина. В своих воспоминаниях Ф. не говорит о сближении и переписке с Великим Князем Константином Константиновичем. Ревностный почитатель таланта Фета, Великий Князь принимал участие в издании его «Лирических стихотворений», появившихся в 2-х частях, в 1894 г. Сотрудником Августейшего поэта был близко знавший даровитого лирика Н. Н. Страхов, написавший к первому тому предисловие, в котором, между прочим, сделал следующую характеристику Фета, как человека: «Душевные качества Аф. Аф. представляли очень заметное и прекрасное своеобразие. Он обладал энергиею и решительностью, ставил себе ясные цели и неуклонно к ним стремился. Ему всегда нужна была деятельность; он не любил бесцельных прогулок, не любил оставаться один; когда же имел собеседников, был неистощим в речах, исполненных блеска и парадоксов. Переписка с друзьями и знакомыми составляла для него наслаждение. Близко знавшие его, конечно, согласятся с В. П. Боткиным, который приписывает ему «чистое, доброе, наивное сердце».

Предисловие Н. Н. Страхова к изданию «Лирических стихотворений А. Фета» в 1894 г. — Н. Я. Гербель: «Русские поэты в биографиях и образцах», изд. 3-е, 1808, стр. 424—430 (многие даты должны быть здесь исправлены по «Моим воспоминаниям» и «Ранним годам моей жизни»). — «Русская мысль», 1894 г., No 2 («А. А. Фет, как поэт, переводчик и мыслитель»). — Отзывы: «Отеч. Записки», 1840 г., No 12; — «Современник», 1850, т. 20, 1857, т. 61 и 1859, No 5; — «Дело», 1883 г., No 7. — «Отеч. Зап.", 1883 г., No 9 и «Русь», 1883 г., No 24. — О переводах классических поэтов: «Журн. Мин. Нар. Пр.", 1886 г. (статья гр. Олсуфьева о переводе Ювенала); «Правит. Вестн.", 1884 г., NoNo 233, 385; «Историч. Вестн.", 1886 г., No 3. — Юбилейные статьи в разных изданиях (в конце января 1889 г.) и некрологи (между прочим, в фельетоне No 256 «Правит. Вестника», 1892 г.).

С. Трубачев.

Русский биографический словарь (1896—1918, изд. Русского исторического общества, 25 тт., неоконч.; издание осуществлялось вначале под наблюдением А. А. Половцова [Половцева; 1832—1909], который был председателем Общества с 1978 г.)

Фет, Афанасий Афанасьевич

(Шеншин) [1820—1892] — известный русский поэт. Сын состоятельного родовитого помещика. Детство провел в поместьи Орловской губ. В Московском ун-те сблизился с кругом журнала «Москвитянин», где печатались его стихи. В печати выступил со сборником «Лирический пантеон» [1840]. Как «незаконнорожденный» Ф. был лишен дворянства, права наследования и отцовского имени; с молодых лет до старости упорно добивался восстановления утраченных прав и благосостояния разными способами. С 1845 по 1858 служил в армии. В 50-х гг. сблизился с кругом журнала «Современник» (с Тургеневым, Боткиным, Л. Толстым и др.). В 1850 вышли «Стихотворения» под. ред. Григорьева, в 1856 под ред. Тургенева). С 1860 Фет отдался усадебному «домостроительству». Враждебно настроенный к реформам 1861 и к революционно-демократическому движению, Фет разошелся даже со своими либеральными друзьями и в 60—70-х гг. умолк как поэт. В эти годы он выступал лишь как реакционный публицист, в «Русском вестнике» Каткова (в письмах «Из деревни») порицал новые порядки и нападал на «нигилистов». В эпоху реакции 80-х гг. Ф. возвратился к художественному творчеству (сб. «Вечерние огни», 1883, 1885, 1888, 1891, переводы).

В 40—50-х гг. Ф. был крупнейшим представителем плеяды поэтов (Майков, Щербина и др.), которые выступали под лозунгом «чистого искусства». Как поэта «вечных ценностей», «абсолютной красоты» Ф. пропагандировала эстетическая и отчасти славянофильская критика 50-х гг. (Дружинин, Боткин, Григорьев и др.).

Для революционно-демократической и радикальной критики 60-х гг. стихи Ф. были образцом поэтического пустословия, безыдейного щебетанья о любви и природе (Добролюбов, Писарев). Эта критика разоблачала Фета как певца крепостничества, который при крепостном праве «видел только одни праздничные картины» (Минаев в «Русском слове», Щедрин в «Современнике»). Тургенев же противопоставлял Ф., великому поэту, помещика и публициста Шеншина, «закоренелого и остервенелого крепостника, консерватора и поручика старого закала».

В 40—50-х гг. Ф. (подобно Майкову, Щербине и др.) выступил продолжателем того нового классицизма, который складывался в поэзии Батюшкова, Дельвига и некоторых других поэтов пушкинского круга. Наиболее показательны для Ф. в этот период — антологические стихи. В духе этого нового классицизма поэзия молодого Ф. стремится запечатлеть отблески абсолютной красоты, вечных ценностей, противостоящих в своем покоящемся совершенстве «низкому», полному суетного движения бытию. Для поэзии молодого Ф. характерны: «языческий» культ прекрасной «плоти», предметность, созерцание идеализированных, покоящихся чувственных форм, конкретность, наглядность, детализованность образов, их ясность, четкость, пластичность; основная тема любви получает чувственный характер. Поэзия Ф. покоится на эстетике прекрасного, — на принципах гармонии, меры, равновесия. Она воспроизводит душевные состояния, лишенные всякой конфликтности, борьбы, резких эффектов; рассудок не борется с чувством, «наивное» наслаждение жизнью не омрачается моральными побуждениями. Радостное жизнеутверждение принимает вид умеренного горацианского эпикуреизма. Задача поэзии Ф. — раскрытие красоты в природе и человеке; ей не свойственен юмор или возвышенное, патетическое, она витает в сфере изящного, грациозного. Замкнутость формы часто получает у Ф. выражение в кольцевой композиции стихотворения, архитектоничность, завершенность — в подчеркнутой строфичности (при крайнем разнообразии строф), особая легкость и в то же время стройность — в урегулированном чередовании длинных и коротких строк. В красоте для Ф. осуществляется связь идеального и данного, «духовного» и «плотского»; гармоническое сочетание двух миров получает выражение в эстетическом пантеизме Ф. Постоянно у Ф. стремление раскрыть «абсолютное» в индивидуальном, приобщить «прекрасное мгновение» к вечности. Просветленное и умиротворенное лирическое созерцание — основная настроенность поэзии Ф. Обычные для молодого Ф. объекты созерцания — пейзаж, античный или среднерусский, подчас с мифологическими фигурами, группы из античного и мифологического мира, произведения скульптуры и т. д. Огромную роль в поэзии Ф. играет звукосозерцание, культ эвфонии, эвритмии. По богатству ритмики, разнообразию метрического и строфического построения Ф. занимает одно из первых мест в русской поэзии.

Творчество Ф. знаменует не только завершение, но и разложение дворянско-усадебной поэзии нового классицизма. Уже в стихах молодого Ф. нарастают иные тенденции. От четкой пластичности Ф. переходит к нежной акварельности, все более эфемерной становится «плоть» воспеваемого Ф. мира; его поэзия направлена теперь не столько на объективно данный внешний предмет, сколько на мелькающие, смутные ощущения и возбуждаемые ими неуловимые, тающие эмоции; она становится поэзией интимных душевных состояний, зародышей и отблесков чувств; она «Хватает на лету и закрепляет вдруг/ И темный бред души, и трав неясный запах», становится поэзией бессознательного, воспроизводит сны, грезы, фантазии; настойчиво звучит в ней мотив невыразимости переживания. Поэзия закрепляет мгновенный порыв живого чувства; однородность переживания нарушается, появляются сочетания противоположностей, хотя и гармонически примиренных («страдание блаженства», «радость страдания» и т. п.). Стихи приобретают характер импровизации. Синтаксис, отражая становление переживания, часто противоречит грамматическим и логическим нормам, стих получает особую суггестивность, напевность, музыкальность «дрожащих напевов». Он все менее насыщен материальными образами, которые становятся лишь точками опоры при раскрытии эмоций. При этом раскрываются психические состояния, а не процессы; впервые в русскую поэзию Ф. вводит безглагольные стихи («Шопот», «Буря» и др.). Характерные для этой линии поэзии Ф. мотивы — впечатления от природы во всей полноте ощущений (зрительных, слуховых, обонятельных и др.), любовное томление, зарождающаяся, еще невысказанная любовь. Эта струя поэзии Ф., продолжая линию Жуковского и отдаляя его от Майкова, Щербины, делает его предшественником импрессионизма в русской поэзии (оказав особенно сильное влияние на Бальмонта). В известной мере Ф. оказывается созвучным Тургеневу.

К концу жизни Ф. его лирика все более становилась философской, все более проникалась метафизическим идеализмом. Постоянно звучит теперь у Ф. мотив единства человеческого и мирового духа, слияния «я» с миром, присутствия «всего» в «одном», всеобщего в индивидуальном. Любовь превратилась в жреческое служение вечной женственности, абсолютной красоте, объединяющей и примиряющей два мира. Природа выступает как космический пейзаж. Реальная действительность, изменчивый мир движения и деятельности, общественно-исторической жизни с ее враждебными поэту процессами, «базар крикливый», предстают как «сон мимолетный», как призрак, как шопенгауэровский «мир-представление». Но это не греза индивидуального сознания, не субъективная фантасмагория, это «всемирный сон», «один и тот же сон жизни, в который мы все погружены» (эпиграф Ф. из Шопенгауэра). Высшая реальность и ценность переносятся в покоящийся мир извечных идей, неизменных метафизических сущностей. Одной из основных у Ф. становится тема прорыва в иной мир, полета, образ крыльев. Мгновение, запечатлеваемое теперь, — момент интуитивного постижения поэтом-пророком мира сущностей. В поэзии Фета появляется оттенок пессимизма в отношении к земной жизни; его приятие мира теперь это не непосредственное наслаждение праздничным ликованием «земной», «плотской» жизни вечно-юного мира, а философское примирение с концом, со смертью как с возвращением к вечности. По мере того, как почва ускользала из-под усадебно-патриархального мира, из поэзии Ф. ускользало материальное, конкретное, реальное, и центр тяжести переносился на «идеальное», «духовное». От эстетики прекрасного Фет приходит к эстетике возвышенного, от эпикуреизма к платонизму, от «наивного реализма» через сенсуализм и психологизм — к спиритуализму. В этой последней фазе своего творчества Ф. подошел к порогу символизма, оказал большое влияние на поэзию В. Соловьева, а затем — Блока, стилистически — на Сологуба.

Творчество Фета связано с усадебно-дворянским миром, ему присуща узость кругозора, равнодушие к общественному злу его времени, но в нем нет прямых реакционных тенденций, свойственных Ф. — публицисту (если не считать нескольких стихотворений на случай). Жизнеутверждающая лирика Фета пленяет своей искренностью, свежестью, решительно отличаясь от искусственной, упадочной лирики импрессионистов и символистов. Лучшее в наследстве Ф. — это лирика любви и природы, тонких и благородных человеческих чувствований, воплощенных в исключительно богатой и музыкальной поэтической форме.

Библиография: I. Издания стихов: Лирический пантеон [Автор обозначен: А. Ф.], М., 1840; Стихотворения, М., 1850; Стихотворения, СПб, 1856; Стихотворения, ч. I и 2, М., 1863; Вечерние огни, вып. 1—4, М., 1883, 1885, 1888, 1891; Лирические стихотворения, ч. 1 и 2, СПб, 1894; Полное собрание стихотворений, под ред. Б. В. Никольского, изд. А. Ф. Маркса, 3 тт., СПб, 1901 (то же, 2 изд., СПб, 1910); Полное собрание стихотворений, со вступит. статьями H. H. Страхова и Б. В. Никольского. Прилож. к журн. «Нива» на 1912, 2 тт., СПб, 1912; Стихотворения, вступ. статья, ред. и примеч. Б. Бухштаба (в серии: Библиотека поэта. Малая серия, No 38), изд. «Советский писатель», Л., 1936; Полное собрание стихотв., вступит. ст., ред. и примеч. Б. Бухштаба (в серии: Б-ка поэта), изд. «Советский писатель», Л., 1937; Мемуары: Мои воспоминания, 2 чч., М., 1890; Ранние годы моей жизни, М., 1893.

II. Грот Я., Стихотворения А. Фета, «Отечественные записки», т. LXVIII, 1850, No 2; [Некрасов II.], Русские второстепенные поэты. III. А. Фет, «Современник», т. XX, 1850, No 3; Боткин В., Стихотворения А. А. Фета, СПб, 1856, «Современник», 1857, No 1; то же, в кн.: Боткин В., Сочинения, т. II, СПб, 1891; Григорьев А., Сочинения, т. I, СПб, 1876 [по указателю]; Щедрин II., Полн. собр. соч., т. V, М., 1937, «Стихотворения А. Фета», стр. 330—334 [первоначально: «Современник», 1863, No 9]; Дружинин А., Сочинения, т. VII, СПб, 1865; Н. В. Л-й [Лазурский], А. А. Фет (Шеншин) как поэт, переводчик и мыслитель, «Русская мысль», 1894, No 2; Саводник В. Ф., Фет (в кн.: «История русской литературы XIX в.", под ред. Д. Н. Овсянико-Куликовского, изд. «Мир», т. III, М., 1909); Брюсов В., Далекие и близкие, М., 1912; Федина В. С., A. A. Фет (Шеншин). Материалы к характеристике, П., 1915; Эйхенбаум Б., Мелодика русского лирического стиха, П., 1922; Зайцев В., Избранные сочинения, т. ², М., 1934 (предварительно: «Русское слово», 1863, No 8); Федоров Л. А., К истории творчества Фета, «Сборник статей к сорокалетию ученой деятельности акад. А. С. Орлова», Л., 1934; Бухштаб Б., Судьба литературного наследства А. А. Фета, «Литературное наследство», кн. 22—24, М., 1935; Бухштаб Б., Эстетические взгляды Фета, «Литературная учеба», 1936, No 12; Жирмунский В., Гете в русской литературе, ГИХЛ, Л., 1937 [стр. 440—448, Фет — переводчик Гете; стр. 549—552 — о переводе «Фауста» Фетом]. III. Языков Д. Д., Обзор жизни и трудов русских писателей и писательниц. Двенадцатый выпуск, СПб, 1912; Федина В. С., А. А. Фет (Шеншин). Материалы к характеристике, П., 1915 (с библиографией).

Б. Михайловский.

"Литературная энциклопедия" (т. 1—9, 11, 1929—39, неконч.).

Шеншин, Афанасий Афанасьевич

— поэт, писавший под фамилией А. Фет. (см. Фет, Афанасий Афанасьевич).

Шеншин, Афанасий Афанасьевич

(он же Фет) — известный русский поэт-лирик. Родился 23 ноября 1820 года неподалеку от города Мценска, Орловской губернии, в деревне Новоселки. Сын богатого помещика, ротмистра в отставке Афанасия Неофитовича Шеншина. Последний женился за границей на лютеранке, но без православного обряда, вследствие чего брак, законный в Германии, был признан незаконным в России; когда же в России был совершен обряд православного венчания, будущий поэт уже проживал под материнской фамилией Фет (Foeth), считаясь внебрачным ребенком; только под старость Фет стал хлопотать об узаконении и получил фамилию отца. До 14 лет Ш. жил и учился дома, а затем в городе Верро (Лифляндской губернии), в пансионе Крюммера. В 1837 г. его перевезли в Москву и поместили у М. П. Погодина; вскоре за тем Ш. поступил в московский университет, на историко-филологический факультет. Почти все студенческое время Ш. прожил в семье своего товарища по университету, будущего литературного критика Аполлона Григорьева, имевшего влияние на развитие поэтического дара Ш. Уже в 1840 г. появился в Москве первый сборник стихов Ш.: «Лирический пантеон А. Ф.". Сборник успеха в публике не имел, но обратил на себя внимание журналистики и с 1812 г. в Погодинском «Москвитянине» нередко помещались стихотворения Фета (сохранившего эту фамилию, в качестве литературного псевдонима, до конца жизни) и А. Д. Галахов внес некоторые из них в первое же издание своей «Хрестоматии», 1843 г. Наибольшее литературное влияние на Ш., как лирика, оказывал в то время Гейне. Желание дослужиться до дворянства побудило Фета поступить в военную службу. В 1845 г. он был принят в кирасирский полк; в 1853 г. перешел в уланский гвардейский полк; в крымскую кампанию находился в составе войск, охранявших Эстляндское побережье; в 1858 г. вышел в отставку, подобно своему отцу, штаб-ротмистром. Дворянских прав Ш., однако, достигнуть тогда не удалось: необходимый для того ценз повышался по мере того, как Фет повышался по службе. Тем временем росла его поэтическая слава; успех вышедшей в 1850 г. в Москве книги «Стихотворения А. Фета» открыл ему в Петербурге доступ в кружок «Современника», где он познакомился с Тургеневым и В. П. Боткиным; с последним он подружился, а первый уже в 1856 г. писал Фету: «Что вы мне пишете о Гейне? — вы выше Гейне!» Позднее Ш. познакомился у Тургенева с Л. Н. Толстым, вернувшимся из Севастополя. Кружок «Современника» общими силами выбрал, проредактировал и красиво напечатал новое собрание «Стихотворений А. А. Фета» (СПб., 1856); в 1863 г. оно было переиздано Солдатенковым в двух томах, причем во 2-й вошли переводы Горация и др. Литературные успехи побудили Ш. оставить военную службу; к тому же он в 1857 г. женился в Париже на Марье Петровне Боткиной и, чувствуя в себе практическую жилку, решил посвятить себя, как Гораций, сельскому хозяйству. В 1860 г. он купил хутор Степановку с 200 десятинами земли, в Мценском уезде, и энергически принялся хозяйничать, живя там безвыездно и лишь зимой наезжая ненадолго в Москву. В течение десяти с лишком лет (1867—1877) Ш. был мировым судьей и писал в это время в «Русском Вестнике» журнальные статьи о сельских порядках («Из деревни»), где выказал себя столь убежденным и цепким русским «аграрием», что вскоре получил от народнической печати кличку «крепостника». Хозяином Ш. оказался превосходным, в 1877 г. бросил Степановку и купил за 105000 рублей имение Воробьевку в Щигровском уезде Курской губернии, близ Коренной Пустыни; под конец жизни состояние Ш. дошло до величины, которую можно назвать богатством. В 1873 г. за Фетом была утверждена фамилия Ш. со всеми связанными с ней правами. В 1881 г. Ш. купил в Москве дом и стал приезжать в Воробьевку на весну и лето уже дачником, сдав хозяйство управляющему. В это время довольства и почета Ш. с новой энергией принялся за поэзию оригинальную и переводную, и за мемуары. Он издал в Москве: четыре сборника лирических стихотворений «Вечерние огни» (1883, 1885, 1888, 1891) и переводы Горация (1883), Ювенала (1885), Катулла (1886), Тибулла (1886), Овидия (1887), Вергилия (1888), Проперция (1889), Персия (1889) и Марциала (1891); перевод обеих частей «Фауста» Гете (1882 и 1888); написал мемуары «Ранние годы моей жизни, до 1848 г.» (издание уже посмертное, 1893 г.) и «Мои воспоминания, 1848—1889 гг.» (в двух томах, 1890 г.); перевод сочинений А. Шопенгауэра: 1) о четвертом корне закона достаточного основания и 2) о воде в природе (1886) и «Мир, как воля и представление» (2-е издание — 1888 г.). 28 и 29 января 1889 г. торжественно отпразднован в Москве юбилей 50-летней литературной деятельности Фета; вскоре после того ему было Высочайше пожаловано звание камергера. Скончался Ш. 21 ноября 1892 г. в Москве, не дожив двух дней до 72 лет; похоронен в родовом имении Шеншиных селе Клейменове, в Мценском уезде, в 25 верстах от Орла. Посмертные издания его оригинальных стихотворений: в двух томах — 1894 г. («Лирические стихотворения А. Фета», С. — Петербург, с биографией, написанной К. Р. и под редакцией К. Р. и H. H. Страхова) и в трех томах — 1901 г. («Полное собрание стихотворений», С. — Петербург, под редакцией Б. В. Никольского).

Как личность Ш. представляет собой своеобразный продукт русской помещичьей и дворянской дореформенной среды; в 1862 г. Тургенев называет Ш. в письме к нему, «закоренелым и остервенелым крепостником и поручиком старинного закала». К своему узаконению он относился с болезненным самолюбием, вызвавшим насмешку того же Тургенева, в письме к Ш. 1874 г.: «как Фет, вы имели имя; как Шеншин, вы имеете только фамилию». Другие отличительные черты его характера — крайний индивидуализм и ревнивое отстаивание своей самостоятельности от посторонних влияний; так, например, путешествуя по Италии, он завешивал окна, чтобы не смотреть на тот вид, любоваться которым приглашала его сестра, а в России он убежал однажды от жены, из концерта Бозио, вообразив, что его «обязывают» восхищаться музыкой. В пределах семьи и дружеского кружка Ш. отличался мягкостью и добротой, о которых неоднократно, с большой и искренней похвалой отзываются в письмах к Ш. Тургенев, Л. Н. Толстой, В. Боткин и др. Индивидуализмом объясняется и практичность Ш., и его ярая борьба с потравами и покосами, о которой он наивно докладывал публике в своих журнальных статьях «Из деревни», в ущерб собственной своей репутации. Этим же обуславливается равнодушие, какое обнаруживает Ш. в своих «воспоминаниях», к великим политическим «вопросам», волновавшим его современников. О событии 19 февраля 1861 г. Ш. говорит, что оно не возбудило в нем ничего, «кроме детского любопытства». Впервые услыхав чтение «Обломова», Ш. заснул от скуки; он скучал за «Отцами и детьми» Тургенева», а роман «Что делать?» привел его в ужас, и он написал полемическую статью в «Русский Вестник» Каткова, но столь резкую, что даже Катков не решился ее напечатать. По поводу знакомства Тургенева с опальным Шевченко, Ш. отметил в своих «воспоминаниях»: недаром «приходилось слышать, что Тургенев n'etait pas un enfant de bonne maison!» Шеншин не возвышался даже до понимания литературно-сословных интересов; суждения Ш. об обществе «Литературный фонд», по отзыву Тургенева (в 1872 г.), «говоря без прикрас, возмутительны»; «было бы великим счастьем, если бы действительно вы были самым бедным русским литератором!» — прибавлял Тургенев. В 1870-х гг. в переписке Тургенева и Ш. встречается все больше и больше резкостей («вы нанюхались Катковского прелого духа!» — писал в 1872 г. Тургенев) и разница в политических убеждениях, наконец, привела к разрыву, о котором больше всего скорбел сам Фет. В 1878 г. Тургенев возобновил переписку с Ш. и с грустной иронией пояснил ему: «старость, приближая нас к окончательному упрощению, упрощает все жизненные отношения; охотно пожимаю протянутую вами руку...» Говоря в своих «воспоминаниях» о своей деятельности как мирового судьи поэт выражает полное презрение к законам вообще и к законам о подсудности в частности.

Как поэт Фет значительно возвышается над Ш. — человеком. Кажется, будто сами недостатки человека превращаются в достоинства поэта: индивидуализм способствует самоуглублению и самонаблюдению, без которых немыслим именно лирик, а практицизм, неразлучный с материализмом, предполагает наличность той чувственной любви к бытию, без которой невозможна яркая образность, столь ценная в оригинальной лирике Ш. и в переводной его поэтике (в переводах Горация и других античных классиков). Главная литературная заслуга Ш. — в оригинальной его лирике. Ш. никогда не забывает правила Вольтера «le secret d'ennyer c'est celui de tout dire» и той «надписи» (tabula votiva) Шиллера «Художник», которая (в переводе Минского) гласит: «Мастера прочих искусств по тому, что он высказал, судят; мастер лишь слога блестит знаньем, о чем умолчать». Ш. рассчитывает всегда на вдумчивого читателя и помнит мудрое правило Аристотеля, что в наслаждении красотой есть элемент наслаждения мышлением. Лучшим его стихотворениям всегда присущ лаконизм. Пример — следующее восьмистишие из «Вечерних огней»: «Не смейся, не дивися мне в недоуменье детски-грубом, что перед этим дряхлым дубом я вновь стою по старине. Немного листьев на челе больного старца уцелели; но вновь с весною прилетели и жмутся горлинки в дупле». Тут поэт не договаривает того, что сам он подобен дряхлому дубу, жизнерадостные мечты в его сердце — горлинкам в дупле; читатель должен сам догадаться об этом — и читатель догадывается легко и с удовольствием, так как стилистический лаконизм Фета тесно связан с поэтическим символизмом, т. е. с красноречивым языком образов и картинных параллелей. Второе достоинство Фета, как лирика, тесно связанное с его символизмом, это — его аллегоризм, т. е. уменье, точно обозначив в заглавии предмет песнопения, подбирать к нему удачные поэтические сравнения, оживляющие интерес к прозаическому явлению; примеры — стихотворения «На железной дороге» (сравнение железнодорожного поезда с «огненным змеем») и «Пароход» (сравнение парохода со «злым дельфином»). Третья добродетель великого лирика — уменье небрежно набрасывать слова, картины и образы, не связывая их стилистически, в полной уверенности, что внутренняя связь даст в результате то, что называется настроением; общеизвестные примеры: «шепот... робкое дыханье... трели соловья...» и т. д. и «чудная картина, как ты мне родна: белая равнина... полная луна...» и т. д. Такие стихотворения особенно удобны для музыки, а именно для романса. Неудивительно, что, с одной стороны, Фет целый разряд своих стихотворений обозначает словом «мелодии», а с другой стороны, многие стихотворения Фета иллюстрированы музыкой композиторами русскими («Тихая звездная ночь», «На заре ты ее не буди», «Не отходи от меня», «Я тебе ничего не скажу», муз. Чайковского, и т. д.) и иностранными (та же «Тихая звездная ночь», «Шепот, робкое дыханье» и «Я долго стоял неподвижно», музыка г-жи Виардо). Четвертое положительное качество лирики Фета — его версификация, ритмически разнообразная, благодаря разнообразию в числе стоп одного и того же размера (пример: «Тихо вечер догорает» — 4-стопный ямб, «Горы золотые» — 3-стопный, и т. д., в том же порядке) и с удачными попытками новаторства в комбинации двухсложных размеров с трехсложными, например ямба с амфибрахием, что давно уже практикуется в немецком стихосложении, теоретически допускалось у нас на Руси уже Ломоносовым, но в русском стихосложении до Фета встречалась очень редко (пример из «Вечерних огней», 1891 г.: «Давно в любви отрады мало» — 4-стопный ямб — «без отзыва вздохи, без радости слезы» — 4-стопный амфибрахий, и т. д. в том же порядке). Все названные достоинства присущи всей вообще области Фетовской оригинальной лирики, независимо от ее содержания. Иногда, однако, Фет теряет чувство меры и, обходя Сциллу чрезмерной ясности и прозаичности, попадает в Харибду чрезмерной темноты и поэтической напыщенности, игнорируя завет Тургенева относительно того, что «недоумение — враг эстетического наслаждения», и забывая, что в словах Шиллера о мудром умалчивании надо подчеркивать слово «мудрое» и что Аристотелевское «наслаждение мышлением» исключает головоломную работу над стихами-шарадами и стихами-ребусами. Например, когда в «Вечерних огнях» Фет, воспевая красавицу, пишет: «Налету весенних порывов подвластный, дохнул я струею и чистой, и страстной у пленного ангела с веющих крыл», то невольно вспоминаются слова Тургенева в письме к Фету 1858 г.: «Эдип, разрешивший загадку Сфинкса, завыл бы от ужаса и побежал бы прочь от этих двух хаотически-мутно-непостижимых стихов». Об этих неясностях Фетовского стиля следует упомянуть уже потому, что им подражают русские декаденты. По содержанию своему оригинальная поэтика Ш. может быть подразделена на лирику настроений: 1) любовных, 2) природных, 3) философских и 4) социальных. Как певец женщины и любви к ней, Фет может быть назван славянским Гейне; это Гейне незлобивый, без социальной иронии и без мировой скорби, но столь же тонкий и нервный, и даже еще более нужный. Если Фет часто говорит в своих стихах о «благоуханном круге», окружающем женщину, то и его любовная лирика — тесная область благоуханной, идеалистической красоты. Трудно вообразить себе более рыцарственно-нежное поклонение перед женщиной, чем в стихах у Фета. Когда он говорит усталой красавице (в стихотворении «На двойном стекле узоры»): «Ты хитрила, ты скрывала, ты была умна; ты давно не отдыхала, ты утомлена. Полон нежного волненья, сладостной мечты, буду ждать успокоенья чистой красоты»; когда он, видя влюбленную чету, чувства которой не поддаются выражению, с живейшим волнением восклицает (в стихотворении «Она-ему образ мгновенный», 1892 г.): «Да кто это знает, да кто это выскажет им?"; когда трубадур поет с бодрым весельем утреннюю серенаду «Я пришел к тебе с приветом» и с тихой нежностью вечернюю серенаду «Тихо вечер догорает»; когда он с истеричностью страстно влюбленного заявляет своей возлюбленной (в стихотворении «О, не зови!"), что ей не надо звать его словами: «И не зови — но песню наудачу любви запой; на первый звук я, как дитя, заплачу, и — за тобой!"; когда он зажигает перед женщиной свои «вечерние огни» «коленопреклоненный и красотою умиленный» (стихотворение 1883 г. «Полонскому»); когда он же (в стихотворении «Если радует утро тебя») просит деву: «подари эту розу поэту» и обещает ей в обмен вечно-душистые стихи, «в стихе умиленном найдешь эту вечно-душистую розу», — возможно ли тогда не восхищаться этой любовной лирикой, и не готова ли повторить, читая Фета, благодарная русская женщина восклицание Евы в «Нюрнбергских мейстерзингерах» Рихарда Вагнера, увенчивающей лаврами своего трубадура, Вальтера: «Никто, кроме тебя, не может домогаться любви с таким обаянием!» («Keiner, wie du, so suss zu werben mag!"). Удачных любовно-лирических стихотворений у Ш. очень много; их можно считать чуть ли не десятками. Большой знаток и ценитель природы вообще и русской в особенности, Фет создал целый ряд шедевров и в сфере лирики природных настроений; эту лирику следует искать у него под рубриками «Весна. Лето. Осень. Снега. Море». Кому не известны по хрестоматиям стихотворения «Печальная береза у моего окна», «Теплый ветер тихо веет, жизнью свежей дышит степь», «На Днепре в половодье» («Светало. Ветер гнул упругое стекло»)? А сколько еще у Фета стихотворений менее известных, но подобных же и не худших! Природу он любит во всей ее совокупности, не только пейзаж, но и царство растительн ое, и животное во всех деталях; поэтому у него так хороши стихотворения «Первый ландыш», «Кукушка» (1886) и «Рыбка» («Тепло на солнышке»; известна по хрестоматиям). Разнообразие природных настроений у Фета поразительно; ему одинаково удаются и осенние картинки (например, «Хандра» с заключительными ее стихами: «Над дымящимся стаканом остывающего чаю, слава Богу! понемногу, будто вечер, засыпаю») и весенние (например, «Весна на дворе» с оптимистическим заключением: «В эфире песнь дрожит и тает, на глыбе зеленеет рожь — и голос нежный напевает: еще весну переживешь!"). В области этого рода лирики Фет стоит наравне с Тютчевым, этим русским пантеистом или, точнее, панпсихистом, одухотворявшим природу. Заметно ниже Тютчева Фет в своих лирических стихотворениях, посвященных философским созерцаниям; но искренно религиозный поэт, писавший свои «воспоминания» с целью проследить в своей жизни «перст Божий», в «Вечерних огнях» дал несколько прекрасных образцов отвлеченной философски-религиозной лирики. Таковы стихотворения «На корабле»(1857), «Кому венец: богине ль красоты» (1865), «Не тем Господь могуч, непостижим» (1879), «Когда Божественный бежал людских речей» (1883), «Я потрясен, когда кругом» (1885) и т. д. Характерно для поэтики Фета следующее различие между ним и Лермонтовым: в стихотворении «На воздушном океане» (в «Демоне») Лермонтов воспевает байроническое бесстрастие небесных светил, в стихотворении же «Молятся звезды» (в «Вечерних огнях») Фет воспевает кроткое и христианско-религиозное сострадание звезд к людям («Слезы в алмазном трепещут их взоре, — все же безмолвно горят их молитвы»); у Лермонтова есть мировая скорбь, у Фета — лишь мировая любовь. Эта мировая любовь Фета, однако, не глубока, ибо она не в силах объять человечество и современное Ш. русское общество, волновавшееся в 1860-е годы широкими, до известной степени общечеловеческими вопросами. Социальная лирика Фета очень слаба. Вместе с Майковым и Полонским он решил вовсе игнорировать гражданскую поэзию, провозглашая ее парией среди других родов лирики. Поминалось всуе имя Пушкина; проповедовалась теория «искусства для искусства», совершенно произвольная, отождествлявшая с «искусством для искусства» искусство без социальной тенденции, без социального содержания и значения. Фет разделил это печальное заблуждение: «Вечерние огни» оказались снабженными совершенно не поэтическими предисловиями на темы об «искусстве для искусства», а в «Стихотворениях на случай» зазвучали резкие отголоски Катковских передовиц. В стихотворении «К памятнику Пушкина» (1880) Ш., например, так характеризует современное ему русское общество: «Торжище... где — гам и теснота, где здравый русский смысл примолк, как сирота, всех громогласней — там, убийца и безбожник, кому печной горшок — всех помыслов предел!". В стихотворении «Перепел» (1885) Ш. хвалит «умную» литературную «синичку», которая «тихо и умно» сжилась с «железной клеткой», тогда как «перепел» от «железных игл» себе «только лысину напрыгал»! Особое, не очень значительное место в литературной деятельности Ш. занимают его многочисленные переводы. Они отличаются дословностью, но слог их значительно напряженнее, искусственнее и неправильнее, чем в оригинальной лирике Фета. Ш. упустил из виду основной прием лучшего из русских стихотворных переводчиков, Жуковского: переводить мысль, а не выражения подлинника, заменяя эти выражения равносильными, но составленными в духе русского языка; Жуковский этим приемом достигал легкости и грации своего переводного стиха, почти не нуждавшегося в комментариях, которыми Фет слишком уже обильно уснащает свои переводы античных классиков. Тем не менее, это все-таки лучшие стихотворные переводы из всех других, имеющихся на русском литературном рынке и посвященных истолкованию тех же авторов. Особенно известны Фетовские переводы Горация, которого Ш. переводил, видимо, con amore, смакуя эпикурейскую поэзию античного лирика-помещика и мысленно проводя параллели между идиллическим благодушничаньем Горация и собственным деревенским житьем-бытьем. Обладая отличным знанием немецкого языка, Ш. очень успешно перевел Шопенгауэра и «Фауста» Гете. В итоге, лучшая часть оригинальной лирики Фета обеспечивает за ним весьма видное место не только в русской, но и в западноевропейской поэзии XIX в.

Лучшие статьи о Фете: В. П. Боткина (1857), Владимира Соловьева («Русское Обозрение», 1890, No 12) и Р. Дистерло (в том же журнале).

Всев. Чешихин.

Большой Энциклопедический словарь, изд. Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона (1890—1907 гг., 82+4 тт. [точнее — полутомов, но чаще всего указывается № полутома как том, например т. 54; правильнее томов 43, из них 2 дополнительных.])

Все биографии русских писателей по алфавиту:

А - Б - В - Г - Д - Е - Ж - З - И - К - Л - М - Н - О - П - Р - С - Т - У - Ф - Х - Ц - Ч - Ш - Щ - Э - Я

Десятка самых популярных биографий: