Биография, Горький Максим (Пешков Алексей Максимович). Полные и краткие биографии русских писателей и поэтов.

Горький, Максим

(псевдоним Алексея Максимовича Пешкова) — знаменитый писатель.

Биографические сведения. Родился Г. 16 (28) марта 1868 в Нижнем Новгороде в семье обойщика; по смерти отца остался четырехлетним ребенком, жил в доме деда, Каширина, выбившегося из бурлаков хозяина красильного заведения. Семи лет Г. отдают в школу, но, проучившись несколько месяцев и заразившись оспой, Г. бросил учение и больше не возобновлял его ни в какой школе; все свои немалые знания добыл он потом самообразованием. Десяти лет Г. теряет мать, и с тех пор начинаются его скитания. В 1878 он служит мальчиком в магазине обуви, в следующем году его отдают в учение к чертежнику; убежав от него, Г. пристраивается посудником на волжском пароходе, у повара Смурого, приохотившего его к чтению, потом возвращается к деду и занимается ловлей и продажей птиц, опять служит у чертежника, потом — мальчиком в иконной лавке и учеником в иконописной мастерской. В 1883, 15-ти лет, служит статистом в театре на Нижегородской ярмарке, потом — десятником на ремонте ярмарочных зданий. Летом 1884 Г. уезжает из Нижнего в Казань учиться, и отсюда начинается второй период его жизни. Поступить в школу Г. не удалось; без средств к жизни, ночуя в трущобах, он пробует готовиться в сельские учителя, потом поступает в крендельное заведение на жалованье 3 рубля в месяц, затем работает дворником и садовником у генеральши, в 1885 поступает в театральный хор, далее — подручным пекаря в булочной. В декабре 1887, 19-ти лет, утомленный непосильным трудом и нуждой, Г. пытался застрелиться. В Казани Г. сближается с радикальными и революционными кружками среди студентов, офицерства и рабочих. Он знакомится с народничеством и марксизмом, в кружках читает Лаврова, Чернышевского, Писарева, А. Смита и «Капитал» Маркса. В Казани тогда работали выдающиеся представители народничества и марксизма: Н. Ф. Анненский, Н. Федосеев, М. Григорьев и другие. В 1888 Г. с народовольцем М. Ромасем уезжает в село Красновидово для революционной пропаганды среди крестьян, но, после поджога его дома по проискам кулаков, возвращается в Казань, на берегах Каспия работает на рыболовных промыслах, потом служит на железных дорогах ночным сторожем, надсмотрщиком, весовщиком. Летом 1889, 21-го года, возвращается в Нижний, и отсюда начинается третий период его жизни. Осенью Г. находит работу у адвоката А. И. Ланина, которому многим обязан в своем культурном развитии. Г. вновь сходится с радикалами и революционерами, из коих некоторые переехали в Нижний из Казани; в октябре его арестуют по делу революционера Сомова и заключают на месяц в тюрьму. Зимой 1889—1890 Г. знакомится с В. Г. Короленко, показывает ему поэму «Песнь старого дуба» и пользуется его литературными советами. С весны 1891 Г. уходит бродить по России, вдоль Волги проходит до Царицына, потом Донской областью на Украину, в Бессарабию, в Одессу, отсюда пешком в Тифлис, куда приходит в ноябре 1891. Год, проведенный в Тифлисе, образует особый период в жизни Горького. Здесь он служит в железнодорожных мастерских, сближается с радикальной учащейся молодежью и рабочими и близко сходится с быв. карийским каторжанином — народовольцем А. М. Калюжным. Калюжный горячо поддержал литературные опыты Горького, и в сентябре 1892 в тифлисской газете «Кавказ» был напечатан первый рассказ Г. «Макар Чудра» (Г. тогда было 24 года). С тех пор начинается литературная деятельность Г. В октябрь 1892 Г. переезжает в Нижний и снова служит письмоводителем у Ланина. В нижегородских, казанских и самарских газетах появляются рассказы Г.; в август 1893 в столичной газете «Русские ведомости» печатается «Емельян Пиляй», в июне 1895 в известном журнале «Русское богатство» появляется «Челкаш». В феврале 1895 Г. переезжает в Самару, ведет в «Самарской газете» постоянный фельетон, печатает рассказы, иногда исполняет и обязанности редактора, полемизирует с «Самарским вестником», где тогда сотрудничали выдающиеся марксисты. В мае 1896 Г. вновь возвращается в Нижний, работает в «Нижегородском листке» и пишет о всероссийской выставке. Осенью заболевает туберкулезом (с которым потом борется всю жизнь) и уезжает в Ялту. Литературная известность его растет, он печатается в «Новом слове» («Коновалов», «Бывшие люди»), в «Русской мыс ли» («Супруги Орловы»), в «Северном вестнике» («Мальва», «Варенька Олесова»). В апреле 1898 завязывается переписка с Л. Андреевым. В мае выходит в свет первое издание «Очерков и рассказов» Г., в 2 тт., и вызывает оживленное обсуждение в журналистике. В мае же Г. в Нижнем подвергается обыску и аресту по старому делу тифлисского с. — д. кружка и по этапу доставляется в Тифлис, в Метехский замок, но вскоре освобождается. В ноябре 1898 завязывается переписка с Чеховым. С 1899 Г. начинает сотрудничать в марксистском журнале «Жизнь», в марте приезжает лечиться в Ялту, где встречается с Чеховым. В октябрь 1899 впервые появляется в Петербурге, окруженный все растущей популярностью. Его рассказы выходят все новыми изданиями (в 1901 — пятым, в количестве пяти томов). В январе 1900 Г. знакомится в Москве с Толстым. Временно отдалившись за годы жизни в Самаре, Нижнем, Ялте от общественного движения, Г. в 1901 снова примыкает к нему, начиная новый период деятельности. В марте 1901 участвует в демонстрации у Казанского собора в Петербурге, а в апреле в журнале «Жизнь» появляется его «Песня о буревестнике» и тогда же его арестуют в Нижнем по обвинению в приобретении мимеографа для печатания воззваний к сормовским рабочим. В сентябре 1901, после тюрьмы, его высылают в Арзамас, под гласный надзор полиции (пребывание здесь отобразилось потом в «Городке Окурове», 1909). При проезде через Нижний в Крым его публично чествует революционная молодежь. В феврале 1902 Г. избирается почетным академиком Академии наук, но правительство аннулирует выборы, что вызывает отказ от звания почетного академика со стороны Короленко и Чехова. В том же 1902, в марте, пьеса Г. «Мещане» идет в Художественном театре, а в печати быстро расходится в четырех изданиях. В том же году ее ставят в Вене и Берлине, и с этого времени растет европейская популярность Г.; его произведения с 1901 переводятся на главные европейские языки и вызывают обширную критическую литературу. В декабрь 1902 с небывалым успехом идет в Художественном театре пьеса «На дне», в 1903 шеститомное собрание сочинений Г. выдерживает пять изданий, а «На дне» — целых 14 в течение одного года. С января 1904 Г. начинает выпускать коллективные сборники «Знание», собирая вокруг них литературных единомышленников. Не теряя связей с революционными организациями (зимой 1903 с ним вел переговоры по делам с. — д. партии Л. Б. Красин), Г. в ночь на 9 января 1905 вместе с др. общественниками посещает министров и пытается предотвратить готовящийся расстрел рабочих. 10 января он составляет отчет-прокламацию о событиях 8—9 января, с обвинением Николая II «в убийстве мирных людей» и с призывом ко всем гражданам «к немедленной упорной борьбе с самодержавием». Потом его арестовывают и заключают на полтора мес. в Петропавловскую крепость, что вызывает манифестации протеста в Европе. В крепости Г. пишет «Детей солнца». В октябре 1905 при ближайшем участии Г. в Петербурге начинает выходить газета «Новая жизнь» (идейным вдохновителем и фактическим руководителем которой был по возвращении из-за границы В. И. Ленин). В декабре во время вооруженного восстания в Москве Г. принимает участие в помощи революционерам, собирая средства на оружие. В январе 1906 он выступает на митинге в Гельсингфорсе и затем уезжает из России. В Америке Г. выступает на митингах с призывами поддержать русскую революцию, пишет резкий памфлет «Прекрасная Франция» с протестом против займа рус. правительства для подавления революционного движ ения; работает над романом «Мать». В 1906 в сборниках «Знание» печатаются его пьесы: «Варвары» и «Враги». В октябрь 1906 Г. поселяется в Италии, на острове Капри. Перейдя в 1906 на положение эмигранта, Г. вступает в новый период жизни, первый заграничный, длящийся около восьми лет. Продолжая сближение с российской с. — д-тией, Г. в мае 1907 присутствует на Лондонском съезде РСДРП как делегат с совещательным голосом. В январе 1908 между ним и Лениным завязывается постоянная переписка. Ленин высоко ценил личность и талант Г. и стремился теснее связать его с партией, оберегая, однако, его творческую работу и не взирая на то, что вскоре возникли разногласия между Лениным и группой «Вперед», к которой примкнул Г. В 1908 Ленин писал А. В. Луначарскому о привлечении Горького к постоянному сотрудничеству в «Пролетарии»: «если вы считаете, что мы не повредим работе Алексея Максимовича, ежели запряжем его в регулярную партийную работу (а партийная работа от этого массу выиграет!), то постарайтесь это наладить». Г. принял участие в партийном издательстве. Но вместе с тем он увлекся в сторону «богдановщины» в философии и «богостроительства» (которое отразилось в повести «Исповедь»). Совместно со своими единомышленниками — Луначарским, Богдановыми др. — Г. основывает летом 1909, частью на свои средства, на Капри партшколу для рабочих, посланных партийными комитетами Москвы и др. мест. Сам Г. читал здесь лекции по литературе. Школа скоро (в октябре) распалась. Но общение с рабочими было для Г. очень важно. Позднее Г. изжил свое «богостроительство» и расхождение с Лениным; в 1913 он уже редактирует беллетристический отдел в большевистском журнале «Просвещение». В феврале 1913 последовала политическая амнистия и Г. получил возможность вернуться в Россию; в декабре он возвращается на родину. К этому времени заканчивается его работа над автобиографической повестью «Детство». С 1914 начинается в жизни Г. новый период. Он поселяется под Петербургом, в Финляндии, установив непрерывные сношения со столицей. В конце 1915 начинает выходить руководимый Г. журнал «Летопись», занявший в вопросах войны интернационалистическую позицию — в контакте с заграничными партийными верхами. В журнале Горький печатает ряд статей, вызывавших порой большие споры в печати. Помимо широкого круга литераторов и политиков Горький в это время находится в постоянном общении с рабочими. Он объединяет вокруг себя молодые пролетарские литературные силы и в 1914 выпускает первый сборник произведений пролетарских писателей. Октябрьская революция была принята Г. не вся и не сразу. Он не доверял разумности революционных движений масс, боялся за культуру, пугался кровавых жертв. Эти колебания отозвались в его статьях и вообще в курсе газеты «Новая жизнь», какую он издавал с мая 1917 по март 1918. Общее направление газеты сохранялось интернационалистическое, одно время в ней принимали участие видные большевики; но она считала возможным слияние в одну партию меньшевиков и большевиков, находила, что «было бы роковой ошибкой немедленно объявить Советы единственным органом революционной власти». Г. выпускает в это время книгу «Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культуре» (1918) и пишет много полемических статей, встретивших резко отрицательное отношение со стороны большевиков и у рабочих. Ленин, считая вредным интеллигентский пессимизм «Новой жизни» и Г., был убежден, однако, что Г. «слишком связан с рабочим классом» и что он «безусловно вернется». Действительно со второй половины 1918 Г. уже горячо работает с Советской властью. Он организует помощь работникам науки, основывает ЦЕКУБУ, учреждает издательство «Всемирная литература», пишет известную характеристику Ленина в «Коммунистическом интернационале» (1920). В 1921 по настоянию Ленина Г. выехал за границу лечиться, и годы 1922—27 образуют новый заграничный шестилетний период его жизни. Наряду с новым художественным творчеством («Мои университеты», «Дело Артамоновых» и «Жизнь Клима Самгина») Г. перестраивает многие свои оценки революции и Советской власти и начинает выступать в заграничной печати против «мерзкой травли» Советской страны со стороны эмигрантов. В 1928 в связи со своим шестидесятилетним юбилеем Г. возвращается в СССР, где его встречают с бурным энтузиазмом. Г. совершает бесчисленные поездки по стране от Мурманска до Баку, изучает наше социалистическое строительство, выступает с речами на митингах и собраниях, ведет переписку с рабкорами и селькорами, печатает огромное количество статей, наконец принимает на себя редактирование журнала «Наши достижения» и организует журнал для писателей-самоучек «Литературная учеба». Г. состоит членом Комакадемии. В марте 1928 СНК СССР особым актом отметил заслуги Горького в области литературы, а в мае 1929 он был избран членом ЦИК на 5 Съезде Советов СССР.

Н. П.

Литературно-общественная характеристика. Максим Горький играет в истории рус. литературы исключительную роль не только по своему первоклассному таланту, по высокохудожественной форме и значительному содержанию своих многочисленных произведений, но и как первый могучий представитель эпохи пролетарской литературы. — В общем принято делить рус. литературу на три большие эпохи, причем конечно каждая такая эпоха не отделяется от другой никакими непроходимыми преградами. Литература, как и общественная мысль, сначала была представлена передовым дворянством, затем на смену этой общественной группе, не целиком конечно вытесняя ее, пришли разночинцы и наконец, гл. обр. уже после Октября (если говорить не об общественной борьбе, где это произошло раньше, а о художественной литературе), — пролетариат.

Г. явился предшественником и зачинателем пролетарской литературы. Он стоит на грани между литературой разночинской и пролетарской. Во многом предтеча чисто пролетарской литературы, Г. поднимался к полноте пролетарского сознания лишь постепенно. Писатели грядущей эпохи будут обладать в этом отношении и большей чистотой и большей широтой и полнотой классового самосознания. Промежуточная роль Г. заставляла кое-кого сомневаться в том, может ли он быть действительно назван пролетарским писателем. Однако несомненно, что те трудности, которые пришлось преодолеть Г. на своем пути, и то громадное значение, которое он имеет как новатор третьей классовой эпохи рус. литературы, далеко превосходят собой те неизбежные изъяны и недостатки, которые вытекают из раннего призвания Г. Лучший судья, которого мы можем иметь в этом деле, Владимир Ильич Ленин отлично знал отдельные промахи Г. в области философии, политики и т. д. и тем не менее, не обинуясь, писал о нем: «Г. — безусловно — крупнейший представитель пролетарского искусства, который много для него сделал и еще больше может сделать. Г. — авторитет в деле пролетарского искусства, это безусловно. В деле пролетарского искусства Г. есть громадный плюс, несмотря на его сочувствие махизму и отзовизму».

Г. постепенно восходил на высоту пролетарского миросозерцания, но уже с самого начала пролетариат и его идеологи — с. — д. (в особенности большевики) отмечают его именно как своего писателя. Об этом свидетельствует например в своих воспоминаниях Строев-Десницкий, который писал: «В его первых художественных произведениях для нас был радостен уход талантливого писателя от деревни к городу, от традиционного народнического мужика к городскому человеку — пусть пока к босяку, не к рабочему, но все же и босяк, с его великолепным горьковским презрением к устоявшемуся гнилому быту, был для нас желанным предвестником нового. Радостен был и тон горьковских рассказов: украшенная, торжественно-приподнятая речь молодого писателя, напевная и звучная, воспринималась нами как смелая песня бодрого, гневного бунтаря, как призыв к решительному разрыву с настроениями народнической скорби, интеллигентской резиньяции». Горький, благодаря своей необычайно даровитой натуре, сумел с огромной чуткостью воспринять все воздействие окуровской среды, огромной прослойки мещанства, из которого в одну сторону росла крупная буржуазия, а в другую — пролетариат. Живя в этой темной среде, он горячо полюбил трудового человека и стал ратовать за его достоинство и счастье и именно потому возненавидел глубокой и скорбной ненавистью людей, являвшихся виновниками человеческого несчастья. Он по всем путям и перекресткам искал себе союзника, опору, создавая его часто в своем воображении (романтика 1-го периода), одевал иногда в доспехи такого бойца за человеческое достоинство и несоответствующие фигуры (босяцкий период), ценил и переоценивал, разделял и взвешивал интеллигенцию и в конце концов страстно и восторженно припал к истокам великого пролетарского движения, воспел славу еще только выдвигавшемуся рабочему классу. Но был ли Г. только пророком, который увидел свет пролетариата, или также и рупором этого пролетариата, выразителем той новой психики, которую пролетариат с собой нес? Г. — не пролетарский писатель эпохи зрелости пролетарского сознания, которая сейчас для значительной части пролетариата действительно наступает. Сейчас появление такого писателя возможно, хотя вероятно ему будут предшествовать не совсем «чистые» писатели, роль которых все же будет важна. Но Г. — пролетарский писатель самой первой эпохи, когда пролетариату еще было очень трудно выдвинуть из своих рядов собственный свой командный состав, в особенности по линии беллетристической. Пролетариат пленял лучшие умы и сердца из других классов и привлекал их к себе. В области теории и политики лучшие из этих привлеченных людей, гл. обр. из интеллигенции, смогли сыграть для пролетариата важную роль и добиться чистых формулировок его теорий, его требований, его тактики и т. д. В художествен. области этого не могло быть. Первоначально эти «выходцы» из других классов естественно могли в лучшем случае выразить свой восторг перед пролетариатом, свою веру в него и, так сказать, только художественно заявить кое-что от его имени («Мать», «Враги» и т. д.). Но даже то, что Г. сделал в наиболее трудной для него области, самим пролетариатом воспринято было с огромной симпатией. Часто ссылаются на происхождение Г. с целью как-то поколебать его звание пролетарского писателя, но это, разумеется, ни к чему не годный прием. Наоборот, биография, если и не рисует Г. выходцем из среды фабрично-заводского пролетариата, то во всяком случае отмечает его жизнь великолепным плебейским клеймом, придает ей столь демократический характер, какого мы не встретим пожалуй ни в одной писательской биографии.

Основными силами, с самой молодости развившимися в сознании Г., были романтика и реализм в чрезвычайно своеобразном взаимоотношении. В Г. жило стремление к какой-то счастливой, гордой жизни, в которой блестяще одаренные люди, связанные друг с другом братскими чувствами, развертывали бы гигантскую культуру, находящуюся в полном соответствии с блистательной природой, которая всегда казалась Г. подлинной ареной для высокого типа жизни возвышенных человеческих существ. — Надо сказать, что не только природу считал Г. как бы великим залогом такого высокосодержательного счастья. И человека, несмотря на все его падения, которые он вокруг себя констатировал, считал он в возможностях существом великим, и фраза Сатина: «человек — это звучит гордо» — вовсе не была для Г. пустым звуком. Устами Шебуева, героя своей незаконченной повести «Мужик», Г. выразил свою твердую веру в конечное торжество этого романтического начала: «Неправда, что жизнь мрачна, неправда, что в ней только язвы да стоны, горе и слезы. В ней не только пошлое, но и героическое, не только грязное, но и светлое, чарующее, красивое. В ней есть все, что захочет найти человек, а в нем есть сила создать то, чего нет в ней. Этой силы мало сегодня — она разовьется завтра».

Однако тяжелый путь, который прошел Г., показал ему огромное количество столь отрицательных явлений, что немудрено было почувствовать пропасть между всеми этими романтическими надеждами и действительностью. Другой герой, также являющийся прямым выразителем Г., восклицает: «Обернул я мысль свою о весь круг жизни человеческой, как видел ее, встала она передо мной нескладная и разрушенная, постыдная, грязью забрызганная, в злобе и немощи своей, в криках, стонах и жалобах». Отсюда возникающее иногда у Г. глубокое, тоскливое сомнение: «Все та же дума со мною, верная мне, как собака, она никогда не отстает от меня: разве для этих людей дана прекрасная земля?". Г. знает, что люди глубоко несчастны. Его романтическая потребность заключается в том, чтобы утешить людей. Но утешить их не значит ли обманывать их, создавать для них сладостные иллюзии? Знаменитая сказка Г. «О чиже, который лгал, и о дятле, любителе истины» оставляет нерешенным вопрос о том, кто из них прав. Вся симпатия писателя пожалуй на стороне чижа, который, правда, пустяки рассказывал птицам, но этим все же поднимал их как-то над безнадежностью. — Еще более характерным является отношение Г. к одному из знаменитых персонажей драмы «На дне», к Луке. Так, мы имеем свидетельства, одинаково достоверные, как того, что Г. во время постановки «На дне» как бы с особой симпатией относился к фигуре Луки и не мог удержаться от слез при сцене утешения им умирающей женщины, так и о том, что он с ожесточением называл Луку шарлатаном, хитрым мужичонкой, у которого про запас есть для каждой язвы пластырь и который этим пластырем старается отделаться от обращающихся к нему людей. Горький чувствует, что утешающая ложь, которая играет такую огромную роль в первых ярких и раззолоченных, несколько ходульных и громозвучных его произведениях вроде «Старухи Изергиль», «Хана и его сына», а затем проглядывает и в целом ряде дальнейших его творений, представляет все-таки какую-то слабость, ибо нужно считать безнадежным положение человечества, которое приходится обманывать для того, чтобы помочь ему жить.

Наряду с этим у Горького живет и другая потребность, вытекавшая целиком из его печальной, раздираемой опытом всех зол жизни. Это была потребность высказать горькую правду обо всем, что он видел в жизненном аду, перед всеми, в т. ч. и перед интеллигентным читателем, который обо всем этом, можно сказать, и не подозревал. В повести «Люди» он резко высказывает эту свою мысль: «Зачем я рассказываю эти мерзости? А чтоб вы знали, милостивые государи, — это ведь не прошло, не прошло. Вам нравятся стихи выдуманные, нравятся ужасы, красиво рассказанные, фантастически-страшное волнует вас. А я, вот, знаю действительно страшное, буднично-ужасное, и за мною неотразимое право неприятно волновать вас рассказами о нем, дабы вы вспомнили, как живете и чем живете. Подлой и грязной жизнью живем все мы, вот в чем дело».

В другое время пропасть между Г. — правдолюбцем, Г. — вестником ужаса жизни и Г., страстно жаждущим счастья людей, могла бы оказаться гибельной. Но время, в которое жил Г., дало вполне гармонический выход от этой противоположности — выход в сторону активности. Г., с его порывом к претворению идеала в действительность, всем историческим ходом вещей, как и всем своим индивидуальным складом, был подготовлен к тому, чтобы выразить переход от пассивности 80-х гг. к революционной эпохе. Вот почему ни романтическая мечтательность, ни безнадежный пессимизм, изображающий «прозу жизни», не могли удержать его. Г. начал строить мосты от ужасов действительности к светлому будущему. Таким мостом является для него протест, борьба, и он стал рано и жадно искать вокруг себя людей, являющихся выразителями этой активной силы и могущих, по выражению Нила («Мещане»), «месить жизнь по своему».

После первых юношеских романтических взлетов большой главой в творчестве Г. является его «роман с босяками». Не только близкое знание этой своеобразной, мало кем описанной среды, в которой Горькому пришлось много потолкаться, привело его к описанию босяцкой жизни: жизнь босяка удовлетворяла романтическим требованиям Г. Она протекает вне нормальных общественных связей и на лоне природы; отсюда постоянная возможность широкой кистью, со своеобразным мастерством давать картины природы. А главное — босяк есть прямая противоположность и мужику с его домовитостью, и мещанину с его узкими рамками, и интеллигенту с его развинченными нервами. Все они «ходят под законом», а тот — живет свободно. Затем, близость босяка к низам народной жизни давала полную свободу потребности Г. в жестоком реализме. А вместе с тем на фоне жестокого реализма лохмотья и сутулая фигура Челкаша вырисовывались как какой-то грозный протест и как обетование совершенно романтического характера.

Однако в то время как наивное русское общество, почувствовавшее всю силу и свежесть босяка Г. по сравнению с героями хотя бы сильнейшего предшественника Г. — Чехова, было готово действительно поднять босяка на щит в качестве триумфатора и сверхчеловека, сам Г. со всей чуткостью присматривался к босяку. Он проверял то, что он об этом босяке знал и наконец вынужден был отречься от него. Босяк под влиянием идеологического электролиза разбивается на две основные части: на человека-зверя типа Артема, этого деспота рынка, и на мягкого мечтателя, неудачника, типа Коновалова, который в сущности ничего не может прибавить к интеллигенции, также весьма склонной к такой мягкой мечтательности и жаждавшей, наоборот, урока твердости. Пьесы «На дне», еще больше «Враги», явились симптомом полного отречения Горького от босячества. Но к этому времени подоспели похороны не только босяка как положительного типа, но и вообще чудака-протестанта.

Роман «Фома Гордеев» занимает среди произведений Г. чрезвычайно важное место, но замечательно, что в этом романе Г. гораздо больше удались отрицательные типы, которых он хотел изобразить со всей полнотой имеющихся в них сил. Отец Гордеева — настоящий волжский человек, всеми корнями вросший в прошлое, — при всей своей зоологичности живописен и могуч. О нем приятно читать. Маякин — хитроумный Улисс буржуазии, представитель лучших в интеллектуал, отношении слоев русского купечества, вышел необыкновенно убедительным. Читатель с наслаждением внимал его рассудительно-ехидным речам, с наслаждением следил за его козлобородой фигурой, за его сатанинскими повадками. А вот сам Фома, как будто герой романа, — изумительно пустое место. И детство его рассказано, и во все его переживания читатели посвящены, и все же личность он неудачливая, никчемная и скучная. Да и все его протесты выразились всего лишь в бессильном пьяном скандале. — Подобные типы неудавшихся протестантов, людей большой совести, но малого уменья, в течение долгого периода очень занимавшие Г., хоронились Г., когда Яков, второе издание Тетерева в «Мещанах», где этот тип играет еще положительную роль, говорит о себе и себе подобных: «Талантливые пьяницы, красивые бездельники и прочие веселой специальности люди уже перестали обращать на себя внимание. Пока мы стояли вне скучной суеты, нами любовались, но суета становится все более драматической. Кто-то кричит: «Эй! Комики, забавники! Прочь со сцены!”".

Г. постепенно становился интеллигентом и занимал в рядах интеллигенции все более высокое место. Эта социальная группа конечно должна была привлечь его внимание. Его отношение к ней было достаточно сложным. Роман с интеллигенцией у Г. гораздо длительнее, чем роман с босяками. Правда, вначале Г. совершенно отрицательно относится к интеллигенции, видит в ней прежде всего что-то лишенное корня, жалкое, искусственное и часто лицемерное (это отношение сказалось у Г. даже в одном из последних его рассказов — в «Стороже»). «Простонародье» кажется ему гораздо более ядреным, полносочным даже тогда, когда земляная мощь его выражается в диких формах. Позднее Г. научился очень хорошо различать отдельные прослойки интеллигенции, что особенно сказалось в «Дачниках», где праздной интеллигенции, зажиревшей, обывательской, противополагается демократическая интеллигенция, полная народолюбивых стремлений. Горькому часто бросалось в глаза, что «дети солнца», люди, которые живут интересами науки и искусства, изящной жизнью, представляют собой однако этически безобразное явление на фоне миллионов «кротов», живущих жизнью слепой, грязной, нудной. Однако в противовес этому Горький часто оказывался в позиции энергичного защитника именно верхов интеллигенции как превосходных работников культуры. Он восхищался крупными учеными и художниками в такой мере, что порой навлекал на себя упреки во влюбленности в интеллигенцию и в том, что сам «чересчур обынтеллигентился». Во всем этом однако нет никакого противоречия. Противоречия заключаются не в Горьком, а в самой интеллигенции, которая расслояется по различным классам, к которым примыкает.

При самой большой переоценке интеллигенции Г. прекрасно понимал, что не она является основным двигателем общественности и не от нее можно ждать спасения от той тьмы, в которую погруженным видел Г. большинство человечества. Лишь постепенно выяснилась для него роль той части трудящегося населения, которая первоначально была ему довольно далекой, — фабрично-заводского пролетариата. Впервые Г. как художник вплотную подошел к пролетариату в своей пьесе «Враги», написанной в 1906.

Само собой разумеется, что основным толчком для написания этой пьесы послужили события 1905. Пьеса эта нашла высокую оценку со стороны Плеханова. Он писал: «Новые сцены Горького превосходны. Они обладают чрезвычайно большой содержательностью, и нужно умышленно закрывать глаза, чтобы ее не заметить». Основным в этом содержании Плеханов считает то искусство, с которым Г. изобразил массовый героизм рабочих, некоторую слиянность вместе борющихся рабочих масс, как бы безличность их в массе и умение каждого стоять за всех и всех за каждого. Действительно, Г., ближе чем кто бы то ни было, не только до «Врагов», но и после, подошел к трудной задаче изображения новой коллективной психологии пролетариата, притом не форсируя действительности и изображая не какой-либо высоко развитый идеальный пролетариат, а обычную рус. рабочую среду того времени. Плеханов правильно говорил по этому поводу: «Буржуазный любитель искусства может сколько ему угодно хвалить или порицать произведения Г. Факт остается фактом. У художника Г., у покойного художника Г. И. Успенского может многому научиться самый ученый социолог. В них — целое откровение». И еще: «А каким языком говорят все эти пролетарии Г.! Тут все хорошо, потому что тут нет ничего придуманного, а все настоящее». Во многом эту характеристику можно применить и к большой эпопее Г., посвященной рабочему классу, к его повести «Мать». Однако в этой повести немало недостатков. Романтик Горький сказывается здесь с большой силой в ущерб реальности именно потому, что сама среда не была ему достаточно близко знакома, и потому, что ему хотелось всемерно возвеличить найденную им среду-спасительницу.

Воровский, столь высоко ценивший Г., пишет напрель о «Матери»: «Действующим лицом в повести является не рабочая масса, а Павел Власов, хохол, Рыбин, Весовщиков и прежде всего мать Власова, Ниловна. Рабочая слободка так же, как в других эпизодах деревня, является лишь декоративным фоном, правда, усиливающим и оттеняющим действия отдельных лиц. Даже в массовой сцене рабочей манифестации толпа обесцвечена по сравнению с кучкой отдельных личностей. Прежний индивидуализм автора сказался и здесь на характеристике построения повести». Далее Воровский отмечает несомненную идеализацию всех рабочих типов, стремление устранить все мелкое, все смешное, и говорит: «Этот ряд последовательных ограничений привел к тому идеализированному изображению, сказавшемуся м. пр. и на языке, которое лишило повесть здоровой реальной красочности». Все это не помешало повести «Мать» иметь поистине изумительный успех. В переводе на иностранные языки, особенно немецкий, она сделалась любимой повестью западноевропейского пролетариата. Недавно поставленная в виде кинофильмы талантливым режиссером Пудовкиным «Мать» вновь воскресла как одна из самых сильных мировых кинофильм.

Следующим этапом за «Матерью» была «Исповедь», поскольку именно здесь Г. старался превратить для себя программу партии и рабочее движение в источник внутренней радости и уверенности. Помимо такой задачи внутренне озарить для себя чисто политические явления, найти в них подлинный их пафос и высокий этический смысл, Г. в «Исповеди» преследует еще и другую, в высшей степени важную цель: его героем является талантливый молодой крестьянин, ищущий правды и прежде всего конечно вообразивший найти ее в виде какого-нибудь «бога», какой-нибудь религии. Отсюда длинное хождение Матвея по всяческим святым местам. С громадным эффектом, благодаря этому, выступает то, что Матвей на самом деле не нашел никакого бога. Правда заключается не в боге, а в людях, в трудовом народе, который сделается господином земли и устроит поистине счастливую жизнь. А той силой, которая призовет и организует трудовой народ для борьбы и для создания новой жизни, является завод, заводские ребята. Подобная повесть, написанная с увлечением и талантом, могла и может иметь громадное значение в нашей стране.

Однако повесть в то же время вызвала строгое осуждение со стороны партии — и поделом. Вместе со всеми «впередовцами» Г. в то время делал серьезную ошибку, стараясь найти в научном социализме, в большевизме, якобы религиозный характер. Само собой разумеется, что дело не шло о какой бы то ни было мистике, о каких бы то ни было уступках старым формам религии, а о стремлении доказать, что на место старой религии становится новая религия, религия человечества как грядущего хозяина природы, социализм. Все это однако создавало перебойную терминологию, приводило к путанице, и в своих, теперь напечатанных письмах к Г., Ленин строго предостерегал Г. от этих ложных шагов. Характерно, что, в результате такого умонаклонения Горького, в самую повесть «Исповедь» действительно закрались некоторые мистические или полумистические черточки (сцена крестного хода например, и т. д.).

«Исповедью» в известной степени закончились попытки Г. стать ведущим выразителем пролетариата и его партии. В дальнейших произведениях он вновь погрузился в прошлое, в воспоминания, что дало нам изумительные книги: «Детство», «В людях», «Мои университеты». В ряде глубоких и блестящих произведений Горький перерабатывал воспоминания о том гигантском мещанском массиве, том всероссийском Окурове, который ему так хорошо известен по многолетнему личному опыту. Читатель и критика временами спрашивали себя: делает ли Г. то, что важнее всего для его эпохи? Почему возвращается он в прошлое? Нужно ли это? Конечно с точки зрения социальной целесообразности было бы желательнее, если бы Г. могписать о настоящем и о будущем, но каждый делает то, что он может, а наиболее добросовестным является тот, кто делает только то, что может делать хорошо. Г., м. б. после некоторой неудачи с «Матерью» и «Исповедью», не чувствует себя в силах художественно откликаться на современную злободневность и на трепещущее в ее недрах грядущее.

Но неправильно было бы думать, что, зарывшись в прошлое, Горький тем самым оторвался от действительности, от настоящего, ибо несомненно Окуров еще со всех сторон окружает нас и нам придется с ним весьма существенно переведаться. Объяснить его со всем темным и светлым, что в нем есть, со всеми таившимися и таящимися в нем возможностями, — задача достаточно важная.

Талант Г. за последнее время нисколько не увял. Это видно как из целого ряда отдельных превосходных рассказов, так и из большого романа «Дело Артамоновых», в котором Г. выполнил одно из давнишних своих желаний — написать историю целого купеческого рода. М. б. никогда еще Г. не достигал такой полноты жизненности в каждой строчке, как в великолепных полотнах «Артамоновых». — Еще незаконченный роман «Сорок лет», или «Жизнь Клима Самгина», должен явиться громадным итогом жизненного опыта Горького. Он представляет собой в опубликованной части как бы богатейшую коллекцию людей и идей, встречавшихся Горькому в жизни.

Как писатель-художник Г. занимает исключительное место в русской литературе не только по необъятному богатству своих тем и важности той социалистической позиции, которую он занимает, но и по непосредственному литературному таланту. Даровитость Г. ставит его в разряд мировых писателей. Сергеев-Ценский правильно указывал, что быть может во всей русской литературе не было писателя с таким гигантским богатством опыта. Богатство это дано Г. не только пережитым в его многострадальной и многоцветной жизни, но конечно и чуткостью восприятия и объемом памяти. — Художника формы вообще создают три основных элемента в его психике: во-первых чуткость, богатство и тонкость восприятия; во-вторых умение удержать в памяти и внутренне переработать эти впечатления, как бы создать из них надолго хранящийся запас, и в-третьих выразить их с достаточной заразительностью и силой. Во всех этих трех отношениях Г. является обладателем совершенно исключительного таланта.

Некоторые утонченные круги, гл. обр. некоторые писатели, не исключая Толстого, упрекали Г. в «чрезмерной» красочности его палитры и в грубоватых мазках его кисти. Г. действительно пышен и наряден. Правильно говорит Елпатьевский, что он наряден даже тогда, когда изображает какую-нибудь «рвань коричневую», какие-нибудь ужасные страдания жизни. Под рукой Г. все освещается настолько выразительно то жутким, то сияющим светом, что отражающаяся в его произведениях жизнь всегда кажется повышенной, парадирующей. Однако этот пафос формы, эта рельефность, эти переходы от потрясающих теней к ликующему свету не только создали Г. совершенно своеобразное лицо, резко отличающее Г. от всех других писателей нашей страны, но и обеспечили ему любовь широких масс, которые, как отмечал еще Гете, отличаются любовью к яркости в живописи и литературе.

Рядом с красочностью речи Г., ему присуща еще своеобразная музыкальность ее. Мы имеем много свидетельств о том, с какой необыкновенной чуткостью умеет Г. ловить отсутствие ритма в фразе, неприятные шумы в речи, благодаря неуклюжему сочетанию слов. Г. — не только большой пурист в смысле ясности речи, отборности слов, свежести выражения, но он несомненно — музыкант прозы. При этом музыка у Г. находится в полном соответствии с живописью слова. Она так же празднична и напряжена. Проза Горького поет величаво и тогда, когда доходит почти до рыдания, и тогда, когда дрожит страстным восторгом. И между этими полюсами, в самом плавном и умеренном рассказе, где как будто нет никаких эффектов, речь Г. идет мужественной стопой, красивая, уверенная, как под марш. — Яркой чертой таланта Г. является также законченная жизненность его типов. Человеческие портреты удаются ему изумительно. Меткая обрисовка наружности сразу дает вам облик человека, и в самом глубоком соответствии с этим обликом идут характернейшие слова и поступки. Не только крупные, созданные Г. типы, которые неизгладимо вошли в сознание нашего народа, но и более мелкие запечатлеваются в памяти надолго. — Наконец Г. является огромным мастером афоризма, как исходящего от него самого, так и расцветающего на устах того или иного из его героев. Быть может афористическая роскошь несколько даже вредит характерности речи персонажей Горького. Они все кажутся более умными, более умело резюмирующими себя самих и свое миросозерцание, чем это реально возможно. И Горький особенно любит людей-чудаков, людей-мыслителей, людей оригинальной, образной, полной «словечек» речи.

Как драматург Г. более слаб, чем как автор романов и повестей. Здесь он лишен пейзажа, лишен ресурсов беллетриста. Здесь с особенной силой сказывается конечно его афористическая способность, цветистость речи его действующих лиц. Но, будучи в известной степени в области драматургии учеником Чехова, который своим новаторством считал отсутствие действия и насыщенность пьесы разговором и настроениями, Горький, принесший с собой на сцену идеи и чувства гораздо более острые, чем те, которыми жили чеховские персонажи, не нашел для всего этого подходящей драматической формы, и пьесы его остались, как и у Чехова, рядом диалогов, положений и настроений. Несмотря на это, в драматургии Горького есть много очень сильных типов и сцен, а пьеса «На дне», при всем своем формальном несовершенстве, остается, благодаря богатству и красочности своего бытового, идейного и языкового материала, одним из шедевров русского театра.

Много писал Г. и как публицист и как критик. Конечно в этой области он гораздо слабее, потому что он художник по преимуществу. Однако и здесь ему принадлежат превосходные вещи, и среди них лучшее, что написано о Льве Толстом — воспоминания о нем Г. Ценны также этюды Г. о Ленине, Короленке. — Замечательным подарком для человечества будет переписка Г. Она огромна. Вероятно, трудно даже собрать для потомства все бесчисленное количество написанных Г. писем. Но то, что уже сейчас известно, уже опубликованные письма и отрывки из них свидетельствуют о великом эпистолярном искусстве Г. В наст. время почти уже никто не пишет тех содержательных и отделанных писем, которые составляют украшение полного собрания сочинений наших классиков, — никто, кроме Г. Он пишет их и друзьям, и знакомым, и незнакомым, случайным корреспондентам, пишет с величайшей тщательностью, обдуманностью, находчивостью, и в этих письмах на каждом шагу попадаются настоящие перлы.

Г. являет собой исключительную, единственную в своем роде рабочую силу. Его работоспособность совершенно невероятна. Мы знаем, что он работает по 10—12 часов в сутки как над своими художественными произведениями, так и над чтением бесчисленных книг, которое сделало его одним из образованнейших людей своего времени, и наконец над громадной перепиской и просмотром чужих рукописей в качестве редактора или просто так, по дружбе, в качестве старшего товарища. — Работоспособность эта часто приводила к тому, что Г., создавая большое количество продуманных, тщательно проработанных произведений, являлся в то же время организатором в больших областях культурной жизни. И в настоящее время его гигантская переписка с писательской молодежью делает из него крупнейшего организатора новой литературы. Одному из молодых писателей он пишет: «Перед молодой русской литературой сейчас лежит огромнейшая задача изобразить старый быт во всей полноте его гнусности, помочь созданию нового быта, новой психологии, звать людей к мужественной, героической работе во всех областях жизни и к преображению самих себя. Я не проповедую этим никаких «тенденций»» — мир есть материал для художника, человека всегда неудовлетворенного действительностью, да и самим собой. И самим собой, заметьте». Это, очевидно, и есть доминанта тех указаний, которые он дает молодым писателям и которая освещает собой множество практических вопросов, часто кропотливых замечаний, с которыми он возвращает им их рукописи.

Тяжелая жизнь, выпавшая на долю Г. в первой части его существования, оставила на нем свои следы. Он человек больной. От времени до времени легкие ему изменяют, и возникают даже тревожные слухи о состоянии его здоровья, но от природы Горький имеет железный организм. Он высок и строен до изящества, длинноног и сух, с длинными руками, жесты которых, как и кистей рук, полны своеобразно-угловатой грации и тонкости. Сутулый, с несколько впалой грудью, человек этот являет собой пример какой-то особенной эластичности организма. Все в его манерах и походке говорит о внутренней ладной силе, которая вероятно развернулась бы еще гораздо больше, если бы не былые жестокие страдания и утомления. Но все это стальной организм переборол и дает надежду на долгую старость, не менее плодотворную, чем прежние фазы жизни Горького.

Лицо Г. некрасиво, грубовато по чертам. Ольга Форш достаточно правильно отмечает его сходство с Ницше и сходство их обоих с морским львом. С нависшими над ртом усами, с угрюмо хмурым в момент задумчивости или недовольства лбом и прической «бобриком» над ним, он кажется суровым и замкнутым и затем сразу совершенно раскрывается в улыбке, как будто внутри загорелся свет. Улыбка Горького полна нежности. Его голубые глаза ласково и как бы застенчиво сияют так, что каждый, никогда даже не видевший прежде этого человека, говорит себе внутренне: «Какая доброта, какая сердечность».

Резюмирующие для всей моей характеристики Горького слова я позаимствую из его же статьи в сборнике «Щит»: «До поры, пока мы не научимся любоваться человеком, как самым красивым и чудесным явлением на нашей планете, до той поры мы не освободимся от мерзости и лжи нашей жизни. С этим убеждением вошел я в мир, с ним уйду из него и, уходя, буду непоколебимо верить, что когда-то мир признает: святая святых — человек».

Такую могучую и нужную ноту вносит Горький в социалистическо-культурное строительство, которым наша рабочая страна занята для своего блага и для блага всего человечества.

А. Луначарский.

Соч. Г. впервые изданы отдельно в 1898: «Очерки и рассказы», 2 тома, СПб, изд. С. Дороватовского и А. Чарушникова. В 1899 «Очерки» вышли 2 изданием, в 3 томах, СПб, а в 1900 и 1901—3 и 4 изданиями, в 4 тт., в 1901—5-м. Не отмечая дальнейших повторных и расширяемых изданий «Рассказов», а также отдельных произведений, отметим, что собр. сочинений Г. издавалось в 1917 Марксом, СПб, в приложении к «Ниве» (не было закончено). В 1923—1927 собр. соч. издано в Берлине, в 30 тт. С 1924 начинает выходить собрание сочинений, тт. I—XXII, М.—Л., 1924—29. Одновременно выходило издание в приложении к «Огоньку». Но полного собрания сочинений до сих пор нет; ни в одно из собраний не вошли например многие критические и публицистические статьи Г. — Из публицистических работ Г. отдельно изданы: О писателях-самоучках, П., 1915; Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культуре, II., 1918; Статьи 1905—16 гг., П., 1917; то же, 2 изд., П., 1918; Революция и культура, П., 1919 (три издания); О евреях, П., 1919; 9 января, Петроград, 1920; О русском крестьянстве, Берлин, 1922. Письма Горького в отдельных книгах не выходили; публикации в периодике и сборниках см. ниже в библиографических указателях.

Лит.:Общие литературно-биографические работы о Г.: Груздев И., Максим Горький. Биографический очерк, Л., 1925; Григорьев Р., М. Горький, М., 1925; Grusdew J., Das Leben Maxim Gorkijs. Biographie, B., 1928; Руднев В. В., Горький-революционер, M. — Л., 1929 (здесь же указания на специальную литературу). — Воспоминания о Г. собраны в книгах: Горький. Сборник статей и воспоминаний о Горьком, ред. И. Груздева, М.—Л., 1928; О Горьком современники. Сборник воспоминаний и статей, Московское т-во писателей, М., 1928; ср. М. Горький в Нижнем Новгороде, сборник, Н. Новгород, 1928. Многочисленные иные воспоминания указаны в обзоре Пиксанова Н. (см. ниже) и в библиографиях. — Для общественной биографии Г. важны письма к нему В. И. Ленина 1908—13 («Ленинские сборники», I—III, Ин-т Ленина, М., 1924). См. также собр. соч. Ленина, по указателям в каждом томе. Историко-литературные работы о Г.: Горбов Д., Путь М. Горького, Москва, 1928; Горбачев Г., Капитализм и русская литература, изд. 2, Л., 1928; Коган П. С., Горький, М.—Л., 1928; М. Горький, сборник статей, Тверь, 1928; Беспалов И., Логика образов раннего Горького, «Печать и революция», кн. 4, 1928; его же, Стиль ранних рассказов Горького, сборн. «Литературоведение», М., 1928; Кубиков И., Рабочий класс в русской литературе, изд. 4, М., 1928; Теодорович И., К классовой характеристике творчества Горького, «Большевик», No 6, 1928. — Статьи о критических статьях Горького: Свободова А. Н., «Печать и революция», кн. 1, 1927, и «Красная новь», кн. 1, 1925. — Марксистская критика о Г. зарегистрирована у Мандельштам Р. С., Художественная литература в русской марксистской критике, изд. 4, М., 1928; статьи марксистов см. в двух хрестоматиях: Максим Горький, составили П. E. Будков и Н. К. Пиксанов, 2 изд., М.—Л., 1929; М. Горький, под ред. Е. Ф. Никитиной, изд. 2, М., 1928. Из статей критиков — немарксистов имеют значение статьи Н. К. Михайловского в его «Откликах», т. II, 1904, и «Последних сочинениях», т. II, [1905]. — В педагогической литературе о Г. говорится в книгах: Современные писатели в школе, под ред. А. Ефремина, И. Кубикова и С. Обрадовича, Л., 1925 — здесь ст. М. Неведомского и ст. М. К. Xейфеца — Горький в школе; Писатели-современники, пособие для лабораторных занятий в школе, под ред. B. Голубкова, М., 1927 — здесь автобиография Г., список его произведений, извлечения из статей А. Лежнева и М. Поляковой о последних его произведениях, библиография, темы и задания; Сперанский В., Историко-литературные материалы к заданиям по литературе: М. Горький, На дне, изд. «Мир», М., 1925 (отрывки из произведений Горького, из исторических, социологических и критических статей, темы и вопросы); Белецкий А., Бродский Н., Гроссман Л., Кубиков И., Львов-Рогачевский В., Новейшая русская литература. Темы. Библиография, изд-во «Основа», Иваново-Вознесенск, 1927; Бек А., Вечер Максима Горького в клубе, М., 1928; Вечер Максима Горького в избе-читальне, Наркомпрос РСФСР, Москва, 1929; Свободов А., По горьковским местам Нижнего Новгорода, Нижний Новгород, 1928; Калинин Н. Ф., Горький в Казани. Опыты литературно-биографической экскурсии, Казань, 1928. Библиографические указатели и справочники: Владиславлев И.,. Русские писатели 19—20 вв., изд. 4, М., 1924; его же, Литература великого десятилетия, Москва, 1928; Фомин А. Г., Библиография новейшей русской литературы, в изд. Русская литература 20 века, под ред. C. Венгерова, кн. 5; Мандельштам Р. (см. выше); Пиксанов Н., М. Горький в литературно-исторических изучениях, «Родной язык и литература в школе», книга 1, 1928; М. Горький (Памятка-справочник), составители И. Груздев и С. Балухатый, М.—Л., 1928.

Н. П.

Все биографии русских писателей по алфавиту:

А - Б - В - Г - Д - Е - Ж - З - И - К - Л - М - Н - О - П - Р - С - Т - У - Ф - Х - Ц - Ч - Ш - Щ - Э - Я

Десятка самых популярных биографий:

1. Биография Пушкина
2. Биография Лермонтова
3. Биография Булгакова
4. Биография Гоголя
5. Биография Есенина
6. Биография Достоевского
7. Биография Чехова
8. Биография Маяковского
9. Биография Евтушенко
10. Биография Даля