Сочинение по литературе. Образ шарикова в повести М. Булгакова «Собачье сердце»

Повесть М. Булгакова «Собачье сердце» — одно из сатирических произведений М. Булгакова. Предметом обличения является новое общественное устройство, возникшее после 1917 года. Революцию М. Булгаков воспринимал как грандиозный и очень опасный социальный эксперимент. Моделью общественных преобразований и трагических экспериментов новой власти является эксперимент профессора Преображенского, в результате которого из Шарика был создан Шариков.

В наружности Шарикова ясно проявляется, что он «стоит на самой низшей ступени развития»: «У портьеры, прислонившись к притолоке, стоял, заложив ногу за ногу, человек маленького роста и несимпатичной наружности... Лоб поражал своей малой вышиной. Почти непосредственно над черными кисточками раскиданных бровей начиналась густая головная щетка».

Единственное, что могло бы сделать из Шарикова нормального члена общества — постоянная учеба, стремление усвоить хотя бы элементарные правила культуры. Но все попытки в этой области оказываются бесплодными, потому что в дело воспитания Шарикова вмешивается Швондер. Внутренней сущности люмпена и рецидивиста Клима Чугункина удивительным образом оказывается созвучной социальная демагогия Швондера, и вот уже вчерашняя собака рассуждает: «Ухватили животную, исполосовали Ножиком голову, а теперь гнушаются. Я, может, своего разрешения на операцию не давал. А равно... и мои родные. Я иск, может, имею право предъявить?»

Налицо резкая деградация интеллекта: бродячая дворняжка стоит на более высоком уровне развития, нежели «вселившийся» в ее тело Клим Чугункин. Вспомним, что собака чувствует благодарность к своему спасителю, называет профессора «божеством». Даже те «безобразия», которые творит собака, — разодранное чучело совы, разбитая фотография — выглядят естественными и безобидными по сравнению с теми безобразиями, которые творит Шариков: бросается на котов, заливает водой квартиру, кусает женщину.

Собака же Шарик, в отличие от Шарикова, обладает способностью разбираться в людях: именно он дает первую и чрезвычайно выразительную характеристику Преображенского как «человека умственного труда», который спокоен и независим потому, что «вечно сыт», Шарик с уважением относится к графу Толстому, замирает, когда слышит арию из оперы «Аида», не любит жестоких людей. Он может поделиться своими мыслями о «свободе воли», вспомнить, причем вполне уместно, о «Садах Семирамиды» и т. д. Собственно, словарь, интонации и темы рассуждений Шарика — это лексика и размышления интеллигентного человека.

Во второй части перед нами уже не Шарик, а Клим Чугункин, первые же фразы которого говорят о социальной агрессивности, безнравственности, нечистоплотности и полнейшем невежестве («Обыкновенная прислуга, а форсу, как у комиссарши», — о Зине, «...еще за такого мерзавцы полтора целковых платить», — о соседе по дому). «Вот все у вас как на параде, — обвиняет Шариков своих хозяев, — а так, чтобы по-настоящему, — это нет...» Нормы культуры, естественные для профессора и Борменталя, мучительны и обременительны для Шарикова. И эти нормы он считает «ненастоящими», мучительными для всех.

«Жить по-настоящему» для Шарикова значит грызть семечки и плевать на пол, нецензурно браниться и приставать к женщинам. По всей вероятности, он искренен, когда заявляет своим воспитателям, что они «мучают себя, как при царском режиме». Мысль о естественности и «нормальности» иного, отличного от его собственного поведения, просто не приходит, да и не может прийти в голову Шарикова.

И в этом он как раз смыкается, находит общий язык с членами домкома и в их лице — с новым обществом в целом. Ведь Швондер и его присные искренне убеждены, что человеку совершенно ни к чему «жить в семи комнатах», «иметь сорок пар штанов», «обедать в столовой» и т. д. То, что ненужно им, представляется им ненужным никому другому. Все, что поднимается над средним уровнем развития, кажется им вредным и опасным.

Итак, в повести «Собачье сердце» М. Булгаков вскрыл подлинную природу социализма. Он стал настоящим сатириком как раз в то время, когда никакая сатира была в стране абсолютно немыслима.