Сочинение по литературе. «Посолонь» народное и авторское в книге А. М. Ремизова

    Русский писатель часто обращался к народной сказке: Пушкин, Ершов, Жуковский, Толстой... “Посолонь” Ремизова — тоже книга сказок. Но как она не похожа на то, что мы читали у Пушкина или Льва Толстого. Необычен уже ее состав: здесь есть сказки сюжетные (“Морщинка”, “Зайчик Иваныч”, “Зайка”), есть сказки-рассказы (“Богомолье”, “Змей”, “Медведюшка”), сказки-стихи, которые часто напоминают народную поэзию: колыбельные, причитания (вступление, “У лисы бал” и др.). Но больше всего сказок-описаний, в которых иногда проглядывает сюжет (“Монашек”, “Красочки”, “Гуси-лебеди”и т. д.), но он лишь едва-едва намечен. Самое же главное — в книге Ремизова нам открывается совершенно особый мир.

    Здесь не случаен авторский комментарий. Уже прочитав название, мы вынуждены обратиться к нему. И загадочное слово — “Посолонь” — открывает не только смысл книги (круговое, обрядовое движение “по солнцу”), но и ее композицию, в основе которой — календарный цикл: весна, лето, осень, зима.

    О своей книге Ремизов писал: “Моя “Посолонь” — ведь это не выдумка, не сочинение — это само собой пришло — дыхание и цвет русской земли — слова”. И закрывая книгу, ощущаешь: мы никогда не читали ничего подобного даже в народных сказках. Но в то же время верим: это действительно не выдумано. Не то ли чувствовал и Максимилиан Волошин, когда писал в своей рецензии на “Посолонь”: “Ремизов ничего не придумывает. Его сказочный талант в том, что он подслушивает молчаливую жизнь вещей и явлений и разоблачает внутреннюю сущность, древний сон каждой вещи”? Но где здесь — народное, и где — свое?

    Мы слышали о работе собирателей: бродят по деревням, записывают, стараются сохранить особенности речи каждого сказителя. Издавая сборник, они, по возможности, дают разные варианты сказки (классический пример сборник Афанасьева).

    Часто к этим сборникам обращаются писатели. Известно, как работал над пересказами народных сказок А. Н. Толстой. Из многих вариантов выбирал наиболее интересный, дополняя его фрагментами из других списков, и приводил все к единству. В результате — рождалась литературная, письменная версия устной сказки.

     Ремизовское обращение к народному творчеству — не путь Афанасьева и не путь Алексея Толстого. Уже давно замечена одна особенность ремизовского языка: он близок к устной простонародной речи. Фраза Ремизова звучит так, что за нею отчетливо ощущается жест рассказчика, его лицо.

    Да, это, несомненно, сказ — тот способ повествования, где особенность речи рассказчика играет в произведении первостепенную роль. Мы знаем и примеры такого повествования: “Левша” Лескова, “Малахитовая шкатулка” Бажова, сказки Бориса Шергина. У Ремизова есть книга “Докука и балагурье”, где он выступает в роли сказителя, — пересказывает своим голосом русские народные сказки. Но “Посолонь” — это не только сказ. Автор ее писал об особенностях своей работы: “При воссоздании народного мифа, когда материалом может стать потерявшее всякий смысл, но все еще обращающееся в народе, просто-напросто, какое-нибудь одно имя — “Кострома”, “Калечина-Малечина”, “Спорыш”, “Мара-Марена”, “Летавица” или какой-нибудь обычай вроде “Девятой пятницы”, “Троецыпленницы”, — все сводится к разнообразному сопоставлению известных, связанных с данным именем или обычаем фактов и к сравнительному изучению сходных у других народов, чтобы в конце концов проникнуть от бессмысленного и загадочного в имени или обычае к его душе и жизни, которую и требуется изобразить”.

    В “Посолони” Ремизов не просто сказитель, но и реставратор. По обломкам, отрывкам, даже по одному имени он пытается воссоздать изначальный образ, изначальный миф. В своей книге он проявил себя и как художник, и как ученый (в той же роли обычно выступает и реставратор древнерусской иконописи).

    Работа эта сложна. Когда книга еще была в работе, он писал своему знакомому: “Каждая фраза стоит страшно много времени. Переписываю без конца”.

    Почему Ремизов выбрал этот трудный и мучительный путь?

    В конце жизни он “поделил” писателей на “глазатых” и на “ушатых”. Себя он причислил к “ушатым”, т. е. к тем, кто идет не от зрительных впечатлений, но от слышимого слова: “Работа ведется со стороны с какого-то голоса, который говорит: это — так, а это — не так”. Ремизов вслушивается в каждое слово — и ощущает: “Слово — живое существо — подаст свой голос”.

    Но для Ремизова обращение к славянской древности было не только делом “художника-реставратора”. Это была и попытка найти утраченные традиции. Весь писательский путь Ремизова связан с традицией древнерусской литературы. Выть может, его мнение, что после Петра русская литература (начиная с XVIII века) пошла “не своим” путем — не лишена преувеличения. Но такая крайность была неизбежна, раз он был столь чуток к древнейшим литературным традициям. Ремизов в своем творчестве приблизил к нам русскую древность, и начало этого пути — в книге “Посолонь”, к которой он всю свою жизнь относился с особой любовью. Уже в эмиграции, в дарственной надписи жене, он сказал об этом:

    “Больше такого не напишу: это однажды... “Посолонь” из самых земляных корней. Это молодость!”