Сочинение по литературе. Приемы и средства сатиры в сказках М. Е. Салтыкова-щедрина

Сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина служили ему тем обходным путем, с помощью которого он мог обмануть цензуру.

Выражая свои идеи в аллегоричной, иносказательной форме, автор мог свободно говорить о том, что думает, не опасаясь, что его произведения сочтут крамолой. Слова в сказках завуалированы так, что любой мало-мальски грамотный читатель сумеет прочитать то, что написано между строк. А сказки как раз и предназначались для “детей изрядного возраста”. Обычный ребенок просто не проникнет в смысл салтыковских сказок и вряд ли заинтересуется ими.

Многие сказки Салтыкова-Щедрина напоминают русские народные. Тут и речевые обороты (“жил-был”, “в некотором царстве”, “долго ли, коротко ли”, “мед-пиво пил”), и традиционные русские герои (Иванушка-дурачок, Заяц, Волк, Медведь). Однако все это служит лишь средством для выражения идей сатирика. Скажем, Коршун или Лев олицетворяют собой образ царя, Медведь — воеводы, Конь — мужика. В каждом произведении своя система образов. Это могут быть рыбы, птицы, звери или же обычные люди. Но во всех сказках в какой бы то ни было интерпретации соблюдается одно правило: есть образ эксплуатируемого и эксплуатирующего класса. Во многих сказках присутствуют ненавистные Салтыкову-Щедрину трусливые либералы. Причем сказка “Либерал” уже не использует никаких аллегорических образов. Может возникнуть даже легкое изумление: неужели это — сказка? Скорее, похоже на обличительную статью.

Вообще, многие сказки Салтыкова-Щедрина отличаются тем, что их можно отнести к разряду “ни то сказка, ни то быль”. Эзопов язык (а система образов Щедрина идет именно оттуда) остается, но уж само повествование никак нельзя назвать сказкой в обычном понимании этого слова и оно не вызывает не только смеха, но даже улыбки. Таковы “Деревенский пожар”, “Путем-дорогою”, “Либерал”, “Приключение с Крамольниковым”, “Коняга”. Здесь неприкрыто просвечивает ужасающая действительность, которую “скрашивает” только сказочный стиль повествования.

Постоянным приемом в сатире Салтыкова-Щедрина является гротеск. В этом писатель достигает поистине классических высот. Вспомним “Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил”. Трагическая в русской традиционной литературе тема голода приобретает здесь явно противоположное, сатирическое звучание. Ситуация колоритна: мужик, обладая способностью добыть еду, ни в коей мере не считает ее залогом своего преуспеяния, генералы же, наоборот, воспринимают мир как предмет, предназначенный для безусловного поглощения ими. Собственно, все жизненные устремления генералов сводятся к еде. Гротеск здесь очевиден и довольно ядовит.

Но сила гротеска не только в том, что он имеет перед собой социально-политическую мишень. Салтыков-Щедрин мыслит шире: его сатира направлена не просто против самодержавия (что вполне очевидно), но и против всей существующей реальности, в которой давно утрачена этическая норма.

Неотъемлемым достоинством Салтыкова-Щедрина является язык его сказок, о котором уже упоминалось. Это — первостепенное и беспроигрышное средство сатиры. Сам Щедрин упоминал, что эзопов язык является “обманным средством” литературы и нуждается лишь в немногих дополнениях. Эзопов язык примечателен тем, что тяготеет к универсальности истин о мире и человеке! В этом залог его выживания даже в условиях жесточайшей цензуры. Именно цензура не позволяла Салтыкову-Щедрину открыто выражать свои взгляды и заставляла прибегать к обману. Читателю, ищущему правду, истинный смысл сказок приходилось находить между строк, что, в принципе, несложно делать в щедринских сказках, хотя “расшифровать” их до конца, докопаться до глубинной сути порой нелегко.

Сложно предположить, что цензоры не угадывали, что стоит за вполне прозрачными намеками. Неужели они были настолько бесчувственны к общественному неблагополучию, что не видели его? Но видимо, для цензоров было проще предполагать однозначность образов: Трезор — верный пес, утопленный на старости лет, Баран-непомнящий — глупое животное, Коняга — деревенская лошадь. Может быть, выгоднее было не видеть в этих сказках крамолу? Как бы там ни было, но сказки печатались, читались и были понятны людям.

Мы читаем сказки Салтыкова-Щедрина, при этом испытывая на прочность наше представление о традиционной сказке. Объявляется “сказка”, но текст почему-то вовсе не напоминает то, что мы привыкли определять этим понятием. Использование всевозможных изобразительно-выразительных средств сложилось у Салтыкова-Щедрина в сложную, но художественно совершенную систему, которую мы не встретим больше ни у одного писателя. Тем и привлекательны по сей день сказки великого сатирика.