Сочинение по литературе. Становление русского исторического романа

«Исторический роман, помимо того, что он должен быть исторически точен и увлекательно написан, прежде всего должен быть учителем героики, "правды и добродетели",— сказано Василием Яном (1875-1954) в статье «Проблема исторического романа». В 1931 году В. Ян пришел в большую литературу со своей исторической темой. Первые его рассказы: «Письмо из скифского стана», «Трюм и палуба», повесть «Финикийский корабль». Тогда же была начата работа над романом «Чингиз-хан». Весной 1939 года появилась новая прекрасная книга «Чингиз-хан», через несколько месяцев началась Вторая мировая война, возвестившая о появлении современного (тогда) «бронированного Чингиз-хана» — Гитлера, и книга В. Яна, рассказывающая о событиях 700-летней давности, стала необычайно актуальной, популярнейшей, читающейся нарасхват. Фадеев писал, что роман «"Чингиз-хан" по широте охвата событий, по обилию материала, по зрелому мастерству — одно из наиболее выдающихся и своеобразных явлений советской литературы последних лет...» «Чингиз-хан» В. Яна оказался одним из первых романов, которыми советская литература отвечала на неотложный социальный заказ эпохи, настоятельную духовную потребность времени. Осознание писателем было тем тревожнее и острее, что грозного приближения недалекой войны вплотную к советским границам не видели лишь те, кто не хотел видеть,— «шапкозакидатели» разных рангов и уровней. И роман «Чингиз-хан» и последовавшие за ним книги трилогии — «Батый» (1940), «К последнему морю» (1951) писатель назвал «главным трудом» своей жизни. К трилогии в большей мере, чем к какому-либо другому произведению В. Яна, приложимо ключевое понятие философии истории. Не всякое повествование о прошлом превращается в эпопею, но только такое произведение и такой роман, в идеях и образах которого философия ис- тории обретает решающее содержательное и формообразующее значение. Постепенно кристаллизуясь в предыдущих произведениях В. Яна, философия истории получила в трилогии наиболее полное и цельное выражение, соединив историзм мысли научной и художественной. Писатель показал, что ни в одном регионе мира завоеватели не встретили такого массового, общенародного, героического сопротивления, как в русской земле. Даже незначительные города монголам приходилось брать силой. Так, маленький Козельск задержал громадную рать Батыя под своими стенами на несколько недель. Защитники его нанесли татарам такой ущерб, что Батый назвал его «злым городом», запретив именовать Козельском. «...Все гибло и обращалось в пустыню там, где проходили монголы». В первом романе это и обезлюдевшие караванные пути, и пепелища Отрара, Бухары, Самарканда, напоминающие о «скорбных днях, пережитых народами Хорезма». Во втором—«мертвое поле» под Рязанью, где лишь «волки и вороны продолжали свой кровавый пир» после битвы, «груды золы и каменных обломков» на месте шумного, людного Козельска, «багровое зарево пожара» над Угличем. Ян показал, что «хищническая», насильственная политика Чингиз-хана обречена на гибель, как противная высшим идеалам человечества. В страстном утверждении бесплодности тирании, бездуховности деспотизма, обреченности человеконенавистничества заключен важнейший творческий урок трилогии — урок действительного оптимизма и гуманизма художественной мысли, которая выдерживает сопоставление с мыслью научной. Еще Белинский писал, что «татарам поддались мы совсем не от смирения (что было бы для нас не честью, а бесчестием, как и для всякого другого народа), по бессилию, вследствие разделения наших сил родовым, кровным началом, положенным в основание правительственной системой того времени». Выстраивая трилогию как эпическое повествование о монго-ло-татарских завоеваниях, Ян соотносит ее композицию с их хроникой. Собственно сюжет трилогии задан историей и географией завоевательных походов Чингиз-хана и Батыя. Но это и художественное произведение, поэтому не лишено и приключенческой беллетристики. «К последнему морю» несколько слабее двух первых романов. Здесь писатель не очень удачно эксплуатирует художественный прием, ему мешает переизбыток исторического материала, не включенного в сюжет. В целом же трилогия в доступной форме раскрыла русскому читателю богатейшую собственную историю, так созвучную новому времени. Поистине этот колоссальный труд имеет не только историческую, но и художественную ценность.