Сочинение по литературе. Образ базарова в романе тургенева «Отцы и дети».

Базаров чрезвычайно самолюбив, но самолюбие его незаметно именно вследствие своей громадности.

Отцы и дети... Первые всегда патриархальны и респектабельны, вторые — развязны и естественны. Их не стесняют придуманные старшими правила поведения. А за нарушение этих идиотских приличий, этих идолов цивилизации, всякое общество карает страшною карой — презрением.

И невдомек отцам, что дети их, столь ярые враги всех “приличий”, сами вскоре встанут на защиту “моральных устоев”. И невдомек детям, что уже своим отрицанием старых правил поведения они создают новые, и дети, в сущности, ничем не отличаются от отцов, кроме возраста. Вспомним Аркадия, который пытался быть нигилистом, но в конце концов сделался “галкой— семейной птицей”.

Новое поколение идет разрушать храмы старого, чтобы на их месте поставить свои — почти такие же. И лишь немногие из представителей рода человеческого остаются до конца верными своим идеям отрицания. Один из этого числа — Евгений Васильевич Базаров. “Им управляют только личная прихоть или личные расчеты. Ни над собой, ни вне себя, ни внутри себя он не признает никакого регулятора, никакого нравственного закона, никакого принципа. Впереди — никакой высокой цели; и при всем этом — силы огромные”. Таков Базаров в представлении Писарева. Таков ли он на самом деле?

Да, он горд и самолюбив; но его самолюбие, его себялюбие, перерастающее в эгоизм, полно презрения к человечеству. И впереди у него нет никакой действительно высокой цели, кроме как жить в свое удовольствие. И попытки приводить аргументы против этого, основанные на стремлении Базарова к борьбе, — чепуха, ибо истинная борьба всегда доставляет больше удовольствия, нежели томная нега разжиревшего куска материи, валяющегося на пуховой перине. И силы Базарова, действительно, огромны: не может слабовольный человек так умереть. И не может слабый душевно так отказаться от своей гордыни — не смиряясь: “Вы посмотрите, что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще топорщится. И ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда! Задача есть, ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта — как бы умереть прилично, хотя никому до этого дела нет...”.

Но злодей ли Базаров? Можно ли назвать злодеем человека без принципов?

Да что хорошего в этих принципах. Ведь это лишь клетки, клетки разума человеческого; эти решетки морали, эти цепи правил хорошего тона — добровольное рабство! Базаров говорит, что принципов и вовсе нет, а есть одни ощущения: “...Я придерживаюсь отрицательного направления — в силу ощущения. Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен — и баста! Отчего мне нравится химия? Отчего ты любишь яблоки? — тоже в силу ощущения. Это все едино”. Что можно возразить на это?

Но в том-то и беда Базарова, что он весь соткан из принципов — правда, своих принципов. Он, так сказать, не может ими поступиться. И главный его принцип — это принцип отрицания. Он отрицает искусство лишь потому, что вбил себе в голову такой принцип. Ведь не может человек, подчиняющийся ощущениям, отрицать прекрасное! Любовь к искусству — это не принцип, это самое настоящее ощущение. И отрицать его — уже правило поведения. Где уж тут “отсутствие регуляторов”!

А его влюбленность, которую он называет “глупой”, с которой пытается бороться: “Разве ж любовь не инстинкт? ”. А коль любовь суть инстинкта, то бороться с ней значит бороться с ощущением, бороться за свои принципы.

Вот оно и выходит, что Евгений Васильев, сын Базарова, нигилист, отрицающий поэзию и музыку, отрицающий любовь и весь романтический вздор, отрицающий всякие принципы и идеалы, подчиняющийся одним лишь ощущениям, на деле живет принципами, от которых боится удалиться хоть на шаг.

Умаляет ли это силу личности Базарова? Ни в коем случае. Видя его недостатки, я склонен полагать, что Базаров — великая личность. Пусть его отрицание во многом надумано, он был одним из первых врагов тюрьмы человеческого разума — принципиальности.

Я уважаю Базарова — даже за его стойкость в борьбе за свои принципы. Я преклоняюсь перед ним за неравный бой, начатый ему подобными против предрассудков морали и нравственности. Но, преклоняясь, должен ли я наклоняться?