Сочинение по литературе. Я люблю пушкина цветаевой

Пушкиным не бейте!

Ибо бьют вас — им!

М. Цветаева

Марину Цветаеву я считаю принцессой русской поэзии. Она так самоотреченно была влюблена в поэзию, что часто в других любила ее больше, чем в себе. Отсюда столько посвящений великим поэтам, ее современникам, ее принцам духа: А. Блоку, В. Маяковскому, Б. Пастернаку, П. Антокольскому и многим другим. Перечисленных поэтов она знала лично. Поразительно, но иногда мне кажется, что Цветаева считала Пушкина своим современником, вопреки времени и здравому смыслу. Это ощущение не покидало меня во время прочтения ее поэтической прозы “Мой Пушкин”.

Своим воображением Цветаева однажды в детстве создала себе живого поэта Пушкина, да так и не отпускала его ни на шаг от своей души всю жизнь. Обстоятельства ей помогли. Вспомним случай, когда отец маленькой Марины привел в дом сына Пушкина и девочка приняла его за настоящего поэта.

Пушкина рядом с Цветаевой я всегда представляю в окружении его знаменитых героев, и Марина с детской непосредственностью и восторгом наблюдает, как благороден Дубровский, стоящий перед Машей в саду, как очаровательна Татьяна Ларина, дающая отповедь Онегину, какой страшный и прекрасный Пугачев! Как замечательный русский художник Илья Глазунов изобразил на одном холсте почти всех великих россиян и назвал картину “Великая Россия”, так и я себе представляю еще не написанную картину, на которой М. Цветаева рядом с А. Пушкиным в окружении множества персонажей его произведений. Лицо Цветаевой при этом светится блаженством и счастьем.

Эта фантазия не случайна. Я знаю, что Цветаева любила играть в красивые и сложные игры. Обычные детские игрушки ее не интересовали никогда. Ее любимой “игрушкой” был опять же Пушкин. Она то обряжала его во фрак и цилиндр, то облачала в охотничий костюм и сажала верхом на лошадь. Или вдруг на месте Дубровского в темном саду оказывался сам Пушкин, и Машу это нисколько не удивляло, а даже наоборот — приводило в восторг. Татьяна Ларина, в свой черед, поднимает глаза и видит, что перед ней вовсе не Онегин, а... В такой ситуации Татьяна просто должна упасть в обморок от неразрешимости выбора. Все-таки Пушкин на голову выше всех прекрасных генералов и поэтичных Онегиных, вместе взятых. А блистательный Сильвио из “Повестей Белкина”! Конечно, только Пушкин мог позволить себе такие игры с судьбой.

Итак, заполнив всю воображаемую жизнь Цветаевой, поэт, естественно, вторгся и в ее собственную поэзию. Одно за другим стали появляться посвящения Пушкину. Наиболее зрелый, я считаю, цикл “Стихи Пушкина”.

В эти стихи вместе с самим Александром Сергеевичем перекочевали и почти все его герои:

Бич жандармов, бог студентов,

Желчь мужей, услада жен,

Пушкин — в роли монумента?

Гостя каменного? — он,

Скалозубый, нагловзорый

Пушкин — в роли Командора?

В это стихотворение и “Медный всадник” прискакал, и “Небо Африки” возникло, и даже “Ваня бедный” появился:

Трусоват был Ваня бедный,

Ну, а он — не трусоват.

Естественно, Пушкин был для Цветаевой олицетворением мужественности. И вообще идеалом мужчины. Казалось бы, зрелости эта игра в Пушкина должна была незаметно сойти за нет, уступив место более реалистическому мироощущению. Но возникло очередное явление Пушкина в духовном лире Цветаевой в качестве волшебного, божественного существа, подаренного ей русской историей и царем, наперсником Зога на земле:

И шаг, и светлейший из светлых

Взгляд, коим поныне светла...

Последний — посмертный — бессмертный

Подарок России — Петра.

Появление в России Пушкина — потомка арапа Петра I Ганнибала, Цветаева напрямую связывает с божественной волей.

Подтверждением божественного происхождения Пушкина могут служить и такие ее строки:

То — серафима

Сила — была:

Несокрушимый Мускул — крыла.

Русские поэты еще много раз будут открывать для себя нового Пушкина, но мне более по душе цветаевский Пушкин — воплощение красоты, мужества, ума и бесконечности.

  Пушкиным не бейте!

    Ибо бьют вас — им!

    М. Цветаева

    Марину Цветаеву я считаю принцессой русской поэзии. Она так самоотреченно была влюблена в поэзию, что часто в других любила ее больше, чем в себе. Отсюда столько посвящений великим поэтам, ее современникам, ее принцам духа: А. Блоку, В. Маяковскому, Б. Пастернаку, П. Антокольскому и многим другим. Перечисленных поэтов она знала лично. Поразительно, но иногда мне кажется, что Цветаева считала Пушкина своим современником, вопреки времени и здравому смыслу. Это ощущение не покидало меня во время прочтения ее поэтической прозы “Мой Пушкин”.

    Своим воображением Цветаева однажды в детстве создала себе живого поэта Пушкина, да так и не отпускала его ни на шаг от своей души всю жизнь. Обстоятельства ей помогли. Вспомним случай, когда отец маленькой Марины привел в дом сына Пушкина и девочка приняла его за настоящего поэта.

    Пушкина рядом с Цветаевой я всегда представляю в окружении его знаменитых героев, и Марина с детской непосредственностью и восторгом наблюдает, как благороден Дубровский, стоящий перед Машей в саду, как очаровательна Татьяна Ларина, дающая отповедь Онегину, какой страшный и прекрасный Пугачев! Как замечательный русский художник Илья Глазунов изобразил на одном холсте почти всех великих россиян и назвал картину “Великая Россия”, так и я себе представляю еще не написанную картину, на которой М. Цветаева рядом с А. Пушкиным в окружении множества персонажей его произведений. Лицо Цветаевой при этом светится блаженством и счастьем.

    Эта фантазия не случайна. Я знаю, что Цветаева любила играть в красивые и сложные игры. Обычные детские игрушки ее не интересовали никогда. Ее любимой “игрушкой” был опять же Пушкин. Она то обряжала его во фрак и цилиндр, то облачала в охотничий костюм и сажала верхом на лошадь. Или вдруг на месте Дубровского в темном саду оказывался сам Пушкин, и Машу это нисколько не удивляло, а даже наоборот — приводило в восторг. Татьяна Ларина, в свой черед, поднимает глаза и видит, что перед ней вовсе не Онегин, а... В такой ситуации Татьяна просто должна упасть в обморок от неразрешимости выбора. Все-таки Пушкин на голову выше всех прекрасных генералов и поэтичных Онегиных, вместе взятых. А блистательный Сильвио из “Повестей Белкина”! Конечно, только Пушкин мог позволить себе такие игры с судьбой.

    Итак, заполнив всю воображаемую жизнь Цветаевой, поэт, естественно, вторгся и в ее собственную поэзию. Одно за другим стали появляться посвящения Пушкину. Наиболее зрелый, я считаю, цикл “Стихи Пушкина”.

    В эти стихи вместе с самим Александром Сергеевичем перекочевали и почти все его герои:

    Бич жандармов, бог студентов,

    Желчь мужей, услада жен,

    Пушкин — в роли монумента?

    Гостя каменного? — он,

    Скалозубый, нагловзорый

    Пушкин — в роли Командора?

    В это стихотворение и “Медный всадник” прискакал, и “Небо Африки” возникло, и даже “Ваня бедный” появился:

    Трусоват был Ваня бедный,

    Ну, а он — не трусоват.

    Естественно, Пушкин был для Цветаевой олицетворением лужественности. И вообще идеалом мужчины. Казалось бы, зрелости эта игра в Пушкина должна была незаметно сойти за нет, уступив место более реалистическому мироощущению. Но возникло очередное явление Пушкина в духовном лире Цветаевой в качестве волшебного, божественного существа, подаренного ей русской историей и царем, наперсником Зога на земле:

    И шаг, и светлейший из светлых

    Взгляд, коим поныне светла...

    Последний — посмертный — бессмертный

    Подарок России — Петра.

    Появление в России Пушкина — потомка арапа Петра I Ганнибала, Цветаева напрямую связывает с божественной волей.

    Подтверждением божественного происхождения Пушкина могут служить и такие ее строки:

    То — серафима

    Сила — была:

    Несокрушимый Мускул — крыла.

    Русские поэты еще много раз будут открывать для себя нового Пушкина, но мне более по душе цветаевский Пушкин — воплощение красоты, мужества, ума и бесконечности.