Сочинение по литературе. Нежная душа или хищный зверь

 Ведь это не купец в пошлом смысле этого слова. Надо сие понимать.

     А. П. Чехов

    При создании пьесы “Вишневый сад” А. П. Чехов большое внимание уделял образу Лопахина как одному из центральных образов комедии. В раскрытии авторского замысла, в решении основного конфликта именно Лопахину принадлежит очень важная роль.

    Лопахин необычен и странен; он вызывал и вызывает недоумение многих литературоведов. В самом деле, чеховский персонаж не укладывается в рамки обычной схемы: грубый, необразованный купец уничтожает красоту, не задумываясь над тем, что он делает, заботясь лишь о своих прибылях. Ситуация для того времени типичная не только в литературе, но и в жизни. Однако, если хоть на мгновение представить себе Лопахина таковым, рушится вся тщательно продуманная система чеховских образов. Жизнь сложнее всяких схем, и потому предложенная ситуация отнюдь не может быть чеховской.

    В среде русского купечества появились люди, явно не соответствовавшие традиционному понятию о купцах. Двойственность, противоречивость, внутренняя неустойчивость этих людей ярко переданы Чеховым в образе Лопахина. Противоречивость Лопахина особенно остра потому, что положение чрезвычайно двойственно.

    Ермолай Лопахин — сын и внук крепостного. Ему в память до конца жизни, наверное, врезалась фраза, сказанная Раневской избитому отцом мальчику: “Не плачь, мужичок, до свадьбы заживет...” Он ощущает на себе словно несмываемое клеймо от этих слов: “Мужичок... Отец мой, правда, мужик был, а я вот в белой жилетке, желтых башмаках... а если подумать и разобраться, то мужик мужиком...” Лопахин глубоко страдает от этой двойственности. Он уничтожает вишневый сад не только ради наживы, да и не столько ради нее. Была другая причина, гораздо важнее первой — месть за прошлое. Он уничтожает сад, прекрасно сознавая, что это — “имение, лучше которого ничего нет в мире”. И все же Лопахин надеется убить память, которая против воли всегда показывает ему, что он, Ермолай Лопахин, — “мужик”, а разорившиеся владельцы вишневого сада — “господа”.

    Всеми силами Лопахин стремится стереть грань, отделяющую его от “господ”. Он единственный, кто появляется на сцене с книгой. Хотя потом он и признается, что ничего в ней не понял.

    У Лопахина есть своя социальная утопия. Он очень серьезно рассматривает дачников как огромную силу в историческом процессе, призванную стереть эту самую грань между “мужиком” и “господами”. Лопахину кажется, что, уничтожая вишневый сад, он приближает лучшее будущее.

    В Лопахине есть черты хищного зверя. Но деньги и власть, приобретенная вместе с ними (“За все могу заплатить!”), калечили не только таких людей, каким был Лопахин. На торгах в нем просыпается хищник, и Лопахин оказывается во власти купеческого азарта. И именно в азарте он оказывается владельцем вишневого сада. И он вырубает этот сад еще до отъездаего прежних владельцев, не обращая внимания на настойчивые просьбы Ани и самой Раневской.

    Но трагедия Лопахина в том, что он не осознает собственного “звериного” начала. Между его помыслами и действительными поступками лежит глубочайшая пропасть. В нем живут и борются два человека: один — “с тонкой, нежной душой”; другой — “хищный зверь”.

    К моему величайшему сожалению, победителем чаще всего оказывается хищник. Однако очень многое в Лопахине привлекает. Удивляет и оглушает его монолог: “Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны быть по-настоящему великанами...”

    Да полно! Лопахин ли это?! Не случайно Раневская пытается понизить пафос Лопахина, спустить его “с небес на землю”. Такой “мужичок” удивляет и пугает ее. Лопахину свойственны взлеты и падения. Его речь может быть удивительна, эмоциональна. И тут же — срывы, провалы, свидетельствующие, что о подлинной культурности Лопахина говорить не приходится (“Всякому безобразию есть свое приличие.!”).

    У Лопахина есть стремление, настоящая и искренняя жажда духовности. Он не может жить только в мире барышей и чистогана. Но как жить иначе, ему тоже неизвестно. Отсюда и его глубочайший трагизм, его надорванность, странное сочетание грубости и мягкости, невоспитанности и интеллигентности. Трагизм Лопахина особенно отчетливо виден в его монологе в конце третьего действия. Особенного внимания заслуживают авторские ремарки. Сначала Лопахин ведет совершенно деловой рассказ о ходе торгов, он откровенно радуется, даже гордится своей покупкой, потом сам же конфузится... Он ласково улыбается после ухода Вари, нежен с Раневской, горько-ироничен к самому себе...

    “О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь...” И тут же: “Идет новый помещик, владелец вишневого сада! За все могу заплатить!”

    Да полно, за все ли?

    Поймет ли Лопазсин когда-нибудь всю свою вину перед заколоченным в доме Фирсом, перед уничтоженным вишневым садом, перед родиной?

    Лопахин не может быть ни “нежной душой”, ни “хищным зверем”. В нем одновременно уживаются эти два противоречивых качества. Будущее не сулит ему ничего доброго именно в силу его двойственности и противоречивости.

При создании пьесы “Вишневый сад” А. П. Чехов большое внимание уделял образу Лопахина как одному из центральных образов комедии. В раскрытии авторского замысла, в решении основного конфликта именно Лопахину принадлежит очень важная роль.

Лопахин необычен и странен; он вызывал и вызывает недоумение многих литературоведов. В самом деле, чеховский персонаж не укладывается в рамки обычной схемы: грубый, необразованный купец уничтожает красоту, не задумываясь над тем, что он делает, заботясь лишь о своих прибылях. Ситуация для того времени типичная не только в литературе, но и в жизни. Однако, если хоть на мгновение представить себе Лопахина таковым, рушится вся тщательно продуманная система чеховских образов. Жизнь сложнее всяких схем, и потому предложенная ситуация отнюдь не может быть чеховской.

В среде русского купечества появились люди, явно не соответствовавшие традиционному понятию о купцах. Двойственность, противоречивость, внутренняя неустойчивость этих людей ярко переданы Чеховым в образе Лопахина. Противоречивость Лопахина особенно остра потому, что положение чрезвычайно двойственно.

Ермолай Лопахин — сын и внук крепостного. Ему в память до конца жизни, наверное, врезалась фраза, сказанная Раневской избитому отцом мальчику: “Не плачь, мужичок, до свадьбы заживет...” Он ощущает на себе словно несмываемое кледмо от этих слов: “Мужичок... Отец мой, правда, мужик был, а я вот в белой жилетке, желтых башмаках... а если подумать и разобраться, то мужик мужиком...” Лопахин глубоко страдает от этой двойственности. Он уничтожает вишневый сад не только ради наживы, да и не столько ради нее. Была другая причина, гораздо важнее первой — месть за прошлое. Он уничтожает сад, прекрасно сознавая, что это — “имение, лучше которого ничего нет в мире”. И все же Лопахин надеется убить память, которая против воли всегда показывает ему, что он, Ермолай Лопахин, — “мужик”, а разорившиеся владельцы вишневого сада — “господа”.

Всеми силами Лопахин стремится стереть грань, отделяющую его от “господ”. Он единственный, кто появляется на сцене с книгой. Хотя потом он и признается, что ничего в ней не понял.

У Лопахина есть своя социальная утопия. Он очень серьезно рассматривает дачников как огромную силу в историческом процессе, призванную стереть эту самую грань между “мужиком” и “господами”. Лопахину кажется, что, уничтожая вишневый сад, он приближает лучшее будущее.

В Лопахине есть черты хищного зверя. Но деньги и власть, приобретенная вместе с ними (“За все могу заплатить!”), калечили не только таких людей, каким был Лопахин. На торгах в нем просыпается хищник, и Лопахин оказывается во власти купеческого азарта. И именно в азарте он оказывается владельцем вишневого сада. И он вырубает этот сад еще до отъезда его прежних владельцев, не обращая внимания на настойчивые просьбы Ани и самой Раневской.

Но трагедия Лопахина в том, что он не осознает собственного “звериного” начала. Между его помыслами и действительными поступками лежит глубочайшая пропасть. В нем живут и борются два человека: один — “с тонкой, нежной душой”; другой — “хищный зверь”.

К моему величайшему сожалению, победителем чаще всего оказывается хищник. Однако очень многое в Лопахине привлекает. Удивляет и оглушает его монолог: “Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны быть по-настоящему великанами...”

Да полно! Лопахин ли это?! Не случайно Раневская пытается понизить пафос Лопахина, спустить его “с небес на землю”. Такой “мужичок” удивляет и пугает ее. Лопахину свойственны взлеты и падения. Его речь может быть удивительна, эмоциональна. И тут же — срывы, провалы, свидетельствующие, что о подлинной культурности Лопахина говорить не приходится (“Всякому безобразию есть свое приличие.!”).

У Лопахина есть стремление, настоящая и искренняя жажда духовности. Он не может жить только в мире барышей и чистогана. Но как жить иначе, ему тоже неизвестно. Отсюда и его глубочайший трагизм, его надорванность, странное сочетание грубости и мягкости, невоспитанности и интеллигентности. Трагизм Лопахина особенно отчетливо виден в его монологе в конце третьего действия. Особенного внимания заслуживают авторские ремарки. Сначала Лопахин ведет совершенно деловой рассказ о ходе торгов, он откровенно радуется, даже гордится своей покупкой, потом сам же конфузится... Он ласково улыбается после ухода Вари, нежен с Раневской, горько-ироничен к самому себе...

“О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь...” И тут же: “Идет новый помещик, владелец вишневого сада! За все могу заплатить!”

Да полно, за все ли? Поймет ли Лопазсин когда-нибудь всю свою вину перед заколоченным в доме Фирсом, перед уничтоженным вишневым садом, перед родиной?

Лопахин не может быть ни “нежной душой”, ни “хищным зверем”. В нем одновременно уживаются эти два противоречивых качества. Будущее не сулит ему ничего доброго именно в силу его двойственности и противоречивости.