Урок №4
Тема урока: Позитивные и негативные грани внушающей силы искусства.
Внушающая функция (искусство как суггестия)
Искусство – внушение определенного строя мыслей и чувств, почти гипнотическое воздействие на подсознание и на всю человеческую психику. Часто произведение буквально завораживает. Суггестия (внушающее воздействие) была присуща уже первобытному искусству. Австралийские племена в ночь перед битвой вызывали в себе прилив мужества песнями и танцами. Древнегреческое предание повествует: спартанцы, обессиленные долгой войной, обратились за помощью к афинянам, те в насмешку послали вместо подкрепления хромого и хилого музыканта Тиртея. Однако оказалось, что это и была самая действенная помощь: Тиртей своими песнями поднял боевой дух спартанцев, и они победили врагов.
(Тиртей — греческий поэт VII в. до н. э.
Согласно античному преданию, Тиртей был хромым учителем, которого афиняне послали на подмогу спартанцам, когда те находились в тяжёлом положении во время Второй Мессенской войны. Тиртей так воодушевил спартанцев своими стихами, что они ринулись в бой и одержали победу.
^ Так как потомки вы все необорного в битвах Геракла,
Будьте бодры, ещё Зевс не отвратился от нас!
Вражеских полчищ огромных не бойтесь, не ведайте страха,
Каждый пусть держит свой щит прямо меж первых бойцов,
^ Жизнь ненавистной считая, а мрачных посланниц кончины —
Милыми, как нам милы солнца златые лучи!
Стихотворения Тиртея, написанные в стиле ионийской элегии и во многом перекликающиеся с греческим эпосом, содержат хвалу спартанским учреждениям, мифы, освящающие строй спартанской общины, призывы к сохранению «доброго порядка», прославление воинской доблести и описание жалкой участи труса. Безыскусные, но сильные стихи Тиртея служили у спартанцев военными песнями.)
Осмысляя опыт художественной культуры своей страны, индийский исследователь К.К. Панди утверждает, что в искусстве всегда доминирует внушение.
Главное воздействие фольклорных заговоров, заклинаний, плачей – внушение.
Готическая храмовая архитектура внушает зрителю священный трепет перед божественным величием.
Внушающая роль искусства отчетливо проявляется в маршах, призванных вселять бодрость в шагающие колонны бойцов. В "час мужества" (Ахматова) в жизни народа внушающая функция искусства обретает особенно важную роль. Так было в период Великой Отечественной войны. Один из первых зарубежных исполнителей Седьмой симфонии Шостаковича, Кусевицкий, заметил: "Со времен Бетховена еще не было композитора, который мог бы с такой силой внушения разговаривать с массами". Установка на внушающее воздействие присуща и лирике этого периода. Таково, например, популярное стихотворение Симонова "Жди меня":
Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
В двенадцати строках восемь раз повторяется как заклинание слово "жди". Все смысловое значение этого повтора, вся его внушающая магия формулируются в финале стихотворения:
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
(Симонов. 1979. С. 158).
Здесь выражена поэтическая мысль, важная для миллионов разлученных войной людей. Солдаты посылали эти стихи домой или носили их у сердца в кармане гимнастерки. Когда эту же мысль Симонов выразил в киносценарии, то получилось посредственное произведение: в нем звучала та же актуальная тема, но была утрачена магия внушения.
Однажды Эренбург в беседе со студентами Литературного института в 1945 г. высказал мнение, что сущность поэзии – в заклинании. Это, конечно, сужение возможностей поэзии. Однако это характерное заблуждение, продиктованное точным ощущением тенденции развития военной поэзии, которая стремилась к немедленному действенному вмешательству в духовную жизнь и потому опиралась на выработанные вековым художественным опытом народа фольклорные формы, такие как наказы, обеты, видения, сны, разговоры с мертвыми, обращения к рекам, городам. Лексика заклинаний, обетов, благословений, анахронизмы обрядовых оборотов речи звучат в военных стихах Тычины, Долматовского, Исаковского, Суркова. Таким образом в поэтическом стиле проявлялся народный, отечественный характера войны против захватчиков. (Симонов_Горят города)
Внушение – функция искусства, близкая к воспитательной, но не совпадающая с ней: воспитание – длительный процесс, внушение – одномоментный. Суггестивная функция в напряженные периоды истории играет большую, иногда даже ведущую роль в общей системе функций искусства.
Один из наиболее существенных вопросов - это позитивность и негативность в искусстве. Действительно, все произведения делятся на два вида - условно их можно обозначить как позитивные (оптимистические, жизнеутверждающие) и негативные (пессимистические или жизнеотрицающие). Если в первых акцент делается на позитивные стороны реальности (устремления, надежды, радость, успех, творчество...), то во вторых - на негативные (трагедия, страдания, неудачи, разочарования, разрушение...). Есть, конечно, и переходные формы - произведения с открытым концом, или нейтральные, или - оптимистическая трагедия (кстати, большая часть классических трагедий на самом деле оптимистична, безысходность в литературе появилась только начиная с 19-го века, что, вероятно, можно связать с тем, что большая часть классиков 16 - 18 веков - например, Шекспир и его современники - были глубоко верующими людьми и верили, что Божественное вмешательство расставит все по своим местам, а начиная с 19-го века утверждается "агностическая" идея отсутствия таких высших ценностей и их замены "реальным" описанием событий, т.е. например, если какой-нибудь жадный ростовщик и вызывал осуждение автора, то автор не мог показать, что такой персонаж на самом деле обречен, а иногда и попросту не видел этого. Альфонс Доде, например, в своей пьесе "Борьба за существование" буквально извиняется перед читателем за "мелодраматический" конец, где главного героя, негодяя, накануне его женитьбы на красавице дочери банкира убивает отец доведенной им до самоубийства девушки - надо думать, что за такой конец автора немало покритиковали, но все же совесть писателя не смогла оставить негодяя безнаказанным и это было нетипично для данного времени). Предел негативного взгляда на мир - декаданс (например, Бодлер), основанный на полном неверии в добро (появление таких авторов кроме всего прочего было следствием чрезмерно "материалистического" восприятия, характерного для 19 века).
Опыт показывает, что произведений второго типа в реальности больше, чем первого. Кроме того, бурно обсуждается вопрос о значении каждого типа.
Прежде всего - почему позитивных произведений существенно меньше, чем негативных? Ведь этот факт повергает многих в тоску и отвращает от книг или телевидения.
Причин несколько. Во-первых, эталоны негативных переживаний многочисленны и способны вызвать отклик у читателя: смерть, бедность, стихийные бедствия и катастрофы, война, голод, лишения... в той или иной форме свидетелем этого был каждый (начиная от программ новостей и кончая переживаниями родственников - ведь каждый был свидетелем смерти хотя бы одного родственника или знакомого, и многие в глубине души боятся смерти, бедности и т.д.), к тому же каждый понимает, что от таких негативных событий он не застрахован (и причиной этого является не только избитый факт "все люди смертны" - это также и политическая нестабильность, и примеры различных катастроф, которые в общем-то нередки, и воспоминания, и документальная хроника). Как заметил С. Переслегин [1], в конечном счете все эти негативные эталоны сводятся к страху трех смертей - физической, психической (безумия), социальной (изгнание из сообщества). А с эталонами позитивных событий сложнее. Действительно, а что можно вспомнить? Спокойная счастливая жизнь? Но кому интересны книги, где герои на каждой странице пьют сладкий чай - и все? Такие книги прославляют стабильность, а стабильность скучна - и такие книги скучны тоже (кроме того, стабильность связана с отсутствием переживаний, а книги без переживаний не способны задеть душу читателя). Так и хочется вспомнить, как юный Стивенсон в ответ на реплику, что у любимого им Достоевского слишком много страданий, ответил: "Тогда читайте воскресные приложения к газете "Эхо". Там герои все время едят жареных куропаток". Выиграть миллион в лотерею? Но кому интересно читать про то, как кому-то повезло, особенно если предыдущий опыт не отличался особым везением? Победа на войне? Конечно, да. Но перед этой победой были кровь, грязь, жизнь на волоске от смерти, а главное, в реальности почти не бывает противостояний явного добра и явного зла. Поэтому все время среди читающих книги о любой победе на войне обязательно найдется хотя бы один, кто, подобно Ниенне, скажет: "Все было не так. Книги пишут победители, а с точки зрения побежденных все было иначе" (некоторые оправдывают даже такую безусловную гнусность, как нацизм). А кроме всего прочего, легко увидеть, что реально негативные события "сваливаются" сами и представляются отклонением от сложившегося порядка вещей, происходящим не по воле участника событий, а для получения позитивных требуется приложить усилие (большая же часть читателей в любом случае питает надежду на достижение успеха без особых затруднений).
Наиболее бесспорным источником позитивных эмоций является хорошо выписанный образ победы, но не победы над каким-то врагом, а победы над сопротивлением стихии, это чувство, сравнимое с тем, которое переживает человек, стоящий на вершине: "Весь мир на ладони, ты счастлив и нем, и только немного завидуешь тем, другим, у которых вершины еще впереди" (В. Высоцкий). В научной фантастике это освоение другой планеты (примеры - от братьев Стругацких до Маккеффри), борьба с катастрофой или ее последствиями (Карсак, Мерль). Похожее чувство испытывают, например, ученые в момент, когда они понимают, что у них получилось нечто очень значительное, фундаментальное. Но для понимания подобных произведений нужен специфический способ мировосприятия, в чем-то родственный "туристам и альпинистам" 60-х годов. К сожалению, среди новых поколений представителей такого типа очень мало, и теперь в качестве источника позитивных эмоций, духовного восторга выступают другие вещи, менее связанные с реальной жизнью, и оттого еще менее очевидные для большинства, чем предыдущее - поэтические или мистические переживания. (Кстати, граница, разделяющая ролевиков и "диванных" любителей фэнтези проходит именно здесь - ролевики в гораздо большей степени являются наследниками неформалов 60-х годов).
Еще один вопрос - в чем состоит значение позитивного и негативного подхода в искусстве? Ведь очень часто сторонников негативного подхода обвиняют в пессимизме или очернительстве, и наоборот, сторонников позитивного подхода - в приукрашивании и лицемерии (а в результате можно схлопотать две крайности - либо программы типа невзоровских, либо графоманские произведения периода соцреализма, вроде "Кавалера Золотой Звезды").
Но на этот счет удобнее ответить при помощи следующей таблицы:
Позитивное
Поднимает настроение
Показывает возможность решения
Вселяет надежду
Может привести к расслаблению
Может поднять настроение
Характерно для активных людей
Негативное
Заставляет задуматься
Показывает сложность проблемы
Предостерегает от иллюзий
Требует строгости в мыслях и поступках
Может привести к безысходности
Характерно для созерцателей
Таким образом, и позитивные, и негативные произведения выполняют определенную (конструктивную) функцию. К тому же одну и ту же идею можно иногда сказать и через позитив, и через негатив. Например, недостатки какой-то общественной системы можно либо раскритиковать через антиутопию, либо тоже раскритиковать, но через сравнение с более позитивной системой (т.е. через позитивную утопию). Но, конечно же, антипатию может и должна вызывать скособоченность. Просто скособоченность в сторону позитива кажется фальшивой сразу же ("Хочешь посмотреть сказку? Включи программу "Служу Советскому Союзу"!" - шутка 80-х годов), а со скособоченностью в сторону негатива сложнее. Люди очень легко верят недостоверным пессимистическим прогнозам (например, всем этим предсказаниям катастроф), потому что эти прогнозы затрагивают чуткие струны в душе, прежде всего, инстинкт самосохранения (боязнь смерти и т.д.). А в таких случаях логика не особенно помогает, зато срабатывают этические аргументы типа "Об этом все говорят". Это приводит к большему успеху негативного творчества по сравнению с позитивным. Плюс такое свойство человеческой психики (особенно зрелой, а в зрелости акцент смещен на логику, этика же остается на периферии): информация, несущая радость, всегда требует перепроверки (а вдруг радость преждевременна?), а информация, вызывающая страх, перепроверки хоть и требует, но не блокируется этой перепроверкой в большинстве случаев, потому что затрагивает слабые стороны психики (испугаться легко, а избавиться от навязчивого страха труднее). Логика же позволяет отсечь такую информацию только в случае, если она представляет из себя откровенную "развесистую клюкву" (но и в этом случае она должна быть достаточно сильной).
