Ожогин Сергей Мартынович
У старшего поколения жителей нашей области его фамилия на слуху, она осталась в памяти поистине легендарной. Ожогин был такой председатель в Сосновском районе. Тамошний колхоз «Путь Ленина» и его руководитель славились не только на Тамбовщине, но и далеко за ее пределами. С тех пор прошел не один десяток лет. Многое ветеранами стало забываться, а люди средних лет и молодые и вовсе не ведают о давних событиях.
В округе - серые лесные почвы с небольшим вкраплением выщелочного, деградированного чернозема. Одним словом, скудные земли. Шесть семь центнеров зерна с десятины – вот их обычная отдача. Отсюда и жизнь крестьян была бедной. Поэтому крестьяне довольно спокойно встретили коллективизацию.
В числе первых вступил в колхоз и двадцатидвухлетний Сергей Ожогин. Вскоре его послали учиться на животновода. Потом –армия. Вернулся – взялся за создание животноводческой фермы. А в тридцать пятом, видя, что молодой животновод обладает изрядными задатками вожака, вирятинцы избрали его председателем.
М [pic] ало – помалу дело пошло, за три года своей работы Ожогин накопил кое-какой опыт. Но почувствовал – не хватает знаний. Быть животноводом – это одно, а председателем – совсем другое. Его направили в Рязанский сельхозтехникум, который он окончил в декабре 1940 г. Окончил с пятерками. А через полгода – на фронт. Прошел всю войну, от звонка до звонка.
В сорок пятом, после возвращения с войны, его снова избирают председателем колхоза. Сергею Мартыновичу снова предстают бои, только теперь уже на трудовом фронте. И еще трудно сказать, что было труднее.
Все колхозные работы по-прежнему держались на плечах стариков и женщин, детей. Многие мужчины сложили свои головы на полях сражений, а те, что вернулись, чаще всего были инвалидами. Кто без руки, кто без ноги – ну какие из них работники.
Сорок шестой памятен сильной засухой. Недород, голод. Люди ослабли, выбились из сил. Как их поддержать? По триста грамм муки в день Ожогин выделил семьям, а работавших, кроме того кормил на производстве. Из муки, воды, соли, сушеной калины в котлах варили некое месиво – так называемую соломату.
Выжили. Стали заглядывать в завтрашний день. Как работать, чем? Тягловой силы не было – ни тракторов, ни лошадей, которых поглотила война. Ожогин стал закупать бычков у населения и готовить из них рабочих волов. Закупать как? Под будущий хлеб, солому, сено. Активно занялись коневодством. Через несколько лет после войны здесь уже насчитывалось около трехсот лошадей.
В [pic] от на живой тягловой силе на первых порах и выезжали. Пахали землю, вывозили органику, убирали урожай, доставляли хлеб и корма, строительные материалы. Лошадка вытягивала огромный груз всевозможных работ. В один из сезонов, например, вывезли пять тысяч возов навоза, десятки возов птичьего помета и золы – главных эликсиров плодородья, так как минеральных удобрений тогда были редкостью. А на следующий год появилась и отдача – некоторые поля порадовали стопудовыми урожаями зерна.
Во многих делах Ожогин начал буквально с нуля – без всяких, как теперь сказали бы, инвестиций. Для конной тяги и вообще разных работ требовалось уйма всяких веревок, упряжи, постромков. Где их взять? Хорошо бы завести коноплю, наладить ее обработку и и самим изготовлять указанные предметы. Но как? Нет ни грамма семян. И тогда вспоминают теперь ветераны, на базаре купили несколько стаканов конопли, с чего и началось выращивание этой культуры, а со временем в колхозе «Путь Ленина» создали свой веревочный завод.
Или вот задумал председатель завести для скота посевы многолетних трав. Худо-бедно из года в год живности прибавлялось, а чем ее кормить? На покупку семян денег не было, да если бы и нашлись, такие семена не сразу сыщешь. Какой же выход? Весной, когда сошел снег, колхозники вышли на луга, где рос дикий клевер, собрали его мутовки, ошелушили и эти несколько горсточек семян явились истоком рукотворной «мнголетки», которая стала кормить возросшее поголовье и в самом вирятинском колхозе, и в других хозяйствах района, не имевших своего сена и покупавшего его в Вирятино.
Лошадиная сила была главной движущей силой деревни. Но Ожогина это не устраивала. Он решил запрячь … Челновую. В сорок седьмом своими силами взялись за сооружение гидроэлектростанции. Мужики забивали сваи с песнями:
Как у нашего Мартына
разыгралася скотина…
И в том же году колхозная электростанция дала ток.
А еще через некоторое время на реке Пишляйке. Виданное ли дело: везде в домах ярко вспыхнули лампочки, когда везде крестьяне сидели с керосиновыми лампами. Более того, гидроэлектростанции крутили дюжины две моторов, с помощью которых молотили зерно, вырабатывали крупу, стригли овец, доили коров, готовили корма, поили скот, мяли коноплю, формовали кирпич, делали тележные колеса…
Вызывает удивление, откуда, откуда у крестьянского выходца, ничего не видевшего на своем веку, кроме саней и телег, появилась тяга ко всем новшествам, достижению прогресса в сельском хозяйстве. Ведь колхоз «Путь Ленина» был едва ли не единственным хозяйством в области, где электроэнергию начали широко использовать в производстве, она неузнаваемо преобразила быт и культуру села. В колхозном клубе действовала стационарная кино установка, имелся радиоузел.
Впервые же после военные годы Ожогин горячо загорелся идеей соорудить свой кирпичный завод. [pic] Он должен был преобразить село. В самом деле, что можно возвести без кирпича? И завод был построен. Он стал настоящем, локомотивом всего строительства, и производственного, и жилищного, и культурно-бытового. За сравнительно короткий период после войны в колхозе сдали в эксплуатацию ремонтную деревообрабатывающую мастерские, автогараж, сараи для сушки табака, 10 конюшен, 13 зерноскладов, три кузницы, крупорушку, овощехранилище, сарай для хранения кормов и многое другое.
Дальше - больше. В пятидесятые годы появились добротные животноводческие помещения, пожарная вышка, сельский клуб, Детский сад, контора. [pic]
Сельский клуб.
[pic]
Детский сад.
На фронтонах зданий значится год их здачи. Они и сейчас благополучно служат людям, да по существу стой поры, за редким исключением, больше ничего и не строили, все, что есть, - это Ожогинское наследие.
По главным улицам протянулись аккуратные, красивые штакетные изгороди, установленные между фигурными кирпичными столбами. Тоже от тех ожогинских времен. Несмотря на производственную занятость, Сергей Мартынович успевал заниматься и благоустройством села. [pic]
Бывало, пройдет по улице, - вспоминает колхозница Е. Матрухина, - и приглядывается, ровно ли поставлены кирпичные столбы.
Елена Кузьминична была в то время штукатуром в строительной бригаде, участвовала в обустройстве изгороди.
Боюсь, как бы не было кривизны, - сомневался Ожогин. – Но, присмотревшись полтуше, одобрительно крякнул: нет, Ленка хорошо!
Скудная по естественному плодородию земля благодаря заботам людей отозвалась добрыми урожаями: Выставочный комитет ВДНХ СССР наградил Ожогина большой серебряной медалью. Частенько к Ожогину набедовались коллеги:
Ну-ка, Мартынович, поделись секретами. Может, у тебя прошли хорошие дожди? Что-то у нас наладится.
Ожогин с хитрецой прищуривал глаза:
Настоящий крестьянский самородок, впитавший опыт предков на генном уровне, Сергей Мартынович хорошо понимал, что материальное благополучие начинается с земли. И потому вел полеводство грамотно, инициативно, по хозяйски. Да и не только полеводство. К середине пятидесятых годов в колхозе «Путь Ленина» было уже немало скота – 405 голов рогатого скота, 219 лошадей, 387 свиней, 886 овец, более полутора тысяч кур, гусей и уток.
В пятьдесят четвертом колхоз впервые стал миллионером, получил более двух с половиной миллионов рублей дохода. В пятьдесят пятом в числе других лучших руководителей Ожогин участвовал на совещании передовиков сельского хозяйства ЦЧО, состоявшемся в Воронеже. Речь шла о путях развития сельского хозяйства. А проблем – уйма. Только десять лет прошло, как кончилась война. Хотя за эти годы произошли изменения в лучшую сторону, все-таки остальной объем работ был впереди.
Совещание проходило с участием первого секретаря ЦК КПСС Н. Хрущева. Когда начались выступления, одной из первых выступления взяла председатель колхоза имени Коминтерна Мичуринского района знаменитая своими «инициативами» Е. Андреева. Говоря о ближайших планах, оно с пафосом сообщила, что колхоз берет обязательство произвести за год 60 центнеров мяса в расчете на сто гектаров пашни.
Ожогин сидел и удивлялся. Эк, хватила. Шестьдесят центнеров. А у них, в Вирятино, только 25. Это сколько же надо тянуть до андреевского рубежа! Наверное, не знал тогда вирятинский председатель, что в практику партийных властей входила, на первый взгляд, вроде бы безобидная, а на самом деле зловредная мода – показуха. Искали и выпячивали «маяки», чтобы все на них равнялись, а их показатели чаще всего были не реальные, а дутые.
Почему люди шли на это? Думается, не из собственного тщеславия, а скорее всего при настойчивом уговоре, завулерованном нажиме со стороны партийных органов. Впрочем, не обошлось, очевидно, и без честолюбивого авантюризма. Многим известна история бывшего первого секретаря Рязанского обкома партии Ларионова. Выслуживаясь перед ЦК, он выступил инициатором достижения сногсшибаемого достижения, взятых с потолка результатов в производстве мяса. А постольку, как и следовало ожидать, они оказались практически невыполнимы, рязанцы закупали мясо в соседних областях и … сдали государству. Когда же обман обнаружился, Ларионов застрелился.
Подомную инициативу хотели навязать и Ожогину, когда он вернулся с упомянутого совещания. У тебя, мол, Мартынович, дела хорошо идут, давай выступи с зажигательной инициативой на районном активе, когда будишь рассказывать о совещании. На активе Ожогин выступил, только не с бахволой, не любил он это. Обращаясь к руководителям хозяйств, бригадирам тракторно-полеводческих бригад, заведующим фермами, Сергей Мартынович призвал их поскорее поднять сельское хозяйство, обеспечит крестьянам достойную жизнь. Говоря о своем колхозе, оперировал фактами и цифрами не о том, что будет, а о том что есть, что уже достигнуто. Оплата труда в Вирятино, особенно ее денежная часть, была на порядок выше, чем в соседних хозяйствах.
Откуда все это, на каких дрожжах поднялось? Как появился этот островок Благополучия? В пятидесятые годы колхоз «Путь Ленина» стал по-настоящему многоотраслевым, самодостаточным, весьма эффективным хозяйством. Чего тут только не было – коровы, свиньи, овцы, куры, гуси, утки, пчелы, пруд, зарыбленный карпом, сад, овощные и бахчевые культуры… Арбузы и дыни выращивали как на юге. Среди плодовых насаждений имелись такие ценные сорта, как антоновка и пепин.
Естественно, немало этого добра после выполнения госпоставок шло на продажу. Торговали семечками, капустой, арбузами, яблоками, рыбой, медом, зерном, крупой, сеном. Чтобы подороже сбыть те же яблоки, для их хранения при строительстве конторы под ней предусмотрели подвал. Представляете как умно и расчетливо? Не отдельно построили каждый из этих объектов, а соединили, что называется, полезное с приятным. И дешевли, и удобнее.
[pic]
Колхозная маслобойня.
У Ожогина был твердый принцип: выполнил госпоставки, нередко даже с лихвой, - остальное используй на продажу, чтобы пополнить колхозную кассу. Такой стиль хозяйствования позволял оптимально дочитать интересы государства и колхоза. Казалось бы, чего еще нужно, подобный подход провозглашался и в партийных решениях. Это должно было стать нормой жизни. Так Ожогин и действовал. Он явился предвестником рыночных отношений, их первопроходцем, набив на лбу столько шишек, сколько не досталось и сотне его коллег.
Вирятинский председатель предвосхитил другой не менее важный управленческий принцип, получивший впоследствии название внутрихозяйственного расчета. Сергей Мартынович постоянно имел в кармане записную книжку, в которой отражал, где и что затрачено, по какой цене и сколько продано продукции, какой доход, какие расходы предстоят и т. д. Появилась даже такая шутка: мол, Ожогин носит в кармане приходно-расходную смету. Шутка шуткой, а, наверное, мало у кого имелся такой точный, придирчивый, жесткий учет.
Сергей Мартынович создал в коллективе атмосферу строго хозяйственного спроса, уважительной требовательности, четкого соблюдения каждым членом коллектива своих обязанностей, даже в мелочах. Одному скотнику выговорил за то, что не там поставил вилы. Эка не видаль. Но мелочь может обернутся тем, что либо проезжая повозка сломает инвентарь ( он денег стоит) , либо (что еще хуже ) кто-то ненароком на них напорется.
Ожогин одинаково требовал со всех, независимо от того родственник ли это или просто колхозник. И это прельщало людей. Был такой случай. Брат его жены, водитель, умудрился накручивать дрелью спидометр, чтобы нагнать лишние километры и побольше получить. Сергей Мартынович это дело засек и оштрафовал. «Обиженный» потом строчил на него кляузы в разные инстанции. Вирятинский островок благополучия в огромном бедствующем аграрном море заметили в Академии наук СССР. В течение трех лет сюда приезжали сотрудники института этнографии. Они интересовались экономикой колхоза, но больше – историей села на разных этапах его существования, культурой, бытом, социальными вопросами, повседневной жизнью людей, стилем работы председателя, его взаимоотношениями с подчиненными, внедрением различных технических новинок, благоустройством сельских улиц. А в 1958 г. в Москве с подробным изложением всего этого вышло солидное академическое издание «Вирятино в прошлом и настоящем». Это капительное научное исследование может представить интерес не только для историков, этнографов, социологов, но и для многих представителей председательского корпуса, современных коллег Ожоги на, растерявшихся в рыночной стихии. Ой, как поможет им ожогинмский опыт, то, как Сергей Мартынович, говоря нынешним языком, занимался маркетингом, несмотря на тотальный запрет. Сегодня- то никто не указывает, как распорядится плодами своего труда, куда сбыть выращенную продукцию. Лишь бы было чем торговать.
А тогда в этом деле проявить какую-то инициативу, самостоятельность—Боже упаси! Действуй только по указке сверху. Выполнил, скажем, план по госпоставкам зерна - давай полтора. Выгребали все. Так требовал райком, потому что район может, не справится с планом в целом. Попробуй, скажи, что тебе нет до этого дела, тебе в лучшем случае оборвут окриком: «Ты что не патриот своего района?» А в худшем… Могли запросто посчитать врагом народа. Под эту категорию Ожогин мог попасть не раз. Это за счет упрятанного (от второго плана) зерна подкармливал он соломатой ослабевших от голода мужиков и баб, занятых на тяжелой крестьянской работах. Правда, впоследствии, после Сталина, подобное обвинение не грозило и тем не менее… Враг не враг, а немудрено лишится должности, партбилета, карьерной перспективы.
Как лошадь, связанная путами, передвигается короткими скачками, так и руководитель хозяйства, совершив какие-то действия, не согласованные с властями, затихал и пугливо оглядывался на райком.
И все-таки, несмотря на это, Ожогин твердо вел свою линию, прибегая частенько к различным тактическим приемам. Чтобы райком не узнал и не спохватился, заказывал на железной дороге сразу несколько вагонов и отправлял на продажу сверх плановый хлеб. А когда тайное становилось явным, и первый секретарь райкома Балашов вызывал его на ковер, Ожогин находил мотивированное объяснений:
Точно так же отмахивался он от нареканий районных властей, почему-то усмотревших нарушение в том, что колхоз продавал семечки на рынке стаканами, хотя план по ним, даже перевыполнил. Сергей Мартыноаич всегда возмущало: почему это он, Ожогин, должен отдуваться за других председателей и за другие хозяйства. Они сами должны нести ответственность за себя. И кивок на районный патриотизм не более как ширма, скорее это стремление начальства сделать благополучные цифры, а то и заиметь за это на грудь орденок.
После многочисленных проработок Ожогин нервничал, переживал, ночами не спал, выговоров у него было множество.
На своеволие строптивого председателя в районе смотрели, как на чудачества и вынуждены были мирится. До поры до времени. В 1958 году сосновский секретарь, взвинченный до белого каления, не преминул позвонить в обком партии.
В район выехали секретарь обкома Сепелев и председатель облисполкома Брагин. Предполагалось (и не зря), что мелкие сошкам Ожогин не по зубам. О намерении властей в Вирятино узнали, и селяне приняли свои контрмеры. Колхозники в спешном порядке «командировали» челобитных представителей в ЦК партии, где их принял инструктор по нашей зоне, а другая группа людей стеной встала у дверей сельского клуба, чтобы всячески оттянуть наметившееся собрание.
Собрание, однако, все-таки состоялось. Оно длилось три дня с шумом и гамом, с перерывами на перегруппировку сил, когда приехавшие чины стали ходить по дворам, пытаясь настроить людей соответственно своей миссии, где уговорами, а где угрозами. А когда дело дошло до голосования, гости(то ли не доверяли счетной комиссии, то ли хотели смухлевать), сами проводили подсчет голосов. Клуб разделен проходам на две части: Сепелев взял на себя левую, а Брагин – правую сторону зала. И… потерпели фиаско. В ползу Ожогина высказалось большинство колхозников.
Вирятинцы любили и уважали своего председателя. И не только как умелого, вдумчивого, бережливого руководителя, но и доброго. Кристальной честности человека. В отличии большинства своих коллег он и гвоздя не мог взять из кладовой. А если чем и приходилось пользоваться, все это обязательно оплачивалось, оформлялось, сохранялось, чтобы никто ни в чем не мог упрекнуть.
Короче говоря, колхозники грудью стояли за своего вожака. А тем временем секретарь райкома Балашов куда-то перевели, сняли прокурора, который засылал в Вирятино всякие комиссии не то что с целью поиска криминала, а лишь бы найти зацепку в каких-нибудь хозяйственных нарушениях.
Наместо Балашова пришел Н. Коротков. Какое-то время отношения с ним ладились, все шло неплохо, а потом опять началось: выполнил план—давай еще, у тебя есть чем. А поскольку Ожогин всячески сопротивлялся, Николай Петрович терпеть его не пожелал. И подобрал изощренный ключ. В то время существовала практика пятидневной отчетности. Когда Сергей Мартынович собрался куда-то уезжать, главбух, женщина, спросила, какие цифры подать в район.
И бац—комиссия. Перевесили зерно в амбаре—его оказалось больше, чем отчитались. А тогда за искажение статистической отчетности предусматривалось уголовное наказание. Этим Коротков и воспользовался:
На ближайшее собрание Сергей Мартынович устало вышел на сцену:
Колхозники промолчали.
А уголовное дело все же завели. Оно слушалось в Сосновиком район суде осенью 1963 года, когда Ожогин работал в другом месте, управляющим совхоза «Большевик». Между прочим, вышло так, что судили не его, он судил. Он резко и аргументировано, критиковал порядки, а вернее беспорядки, царившие в районе, допускаемые райкомом, беспардонное отношение к хозяйственным руководителям, грубое вмешательство в самостоятельность колхозов, стрижку их под одну гребенку, навязывание не продуманных технологических рекомендаций наказуемость инициативы.
Вот вы выжили меня из колхоза, - с укоризной произнес Сергей Мартынович, обращаясь к присутствующим на суде представителям райкома. – А ведь дела у нас шли гораздо лучше, чем у других, и зарплата на много больше чем у других. Вы хотели бы за счет хороших колхозов заткнуть районные дыры, скрывая тем самым свою не состоятельность. А прикиньте, сколько добра можно бы получать добейся район вирятинского уровня.
З [pic] амолкнув на минуту, словно раздумывая, все ли выложил, Ожогин заключил:
Управляющим в совхозе «Большевик» Сергей Мартынович проработал четыре года – с 1963 по 1967 год. Скромный и щепетильный в личном отношении, он «вспомнил» о себе только в последние годы. Долгое время жил с семьей в старом, низком, сыром доме, доставшемся от предков. В тот период, когда в Вирятино, широко развернулось строительство жилья – а на улицах как грибы после дождя, появлялись добротные, просторные, красивые дома из красного колхозного кирпича, - разве не мог бы председатель поставить добротный, а то и пошикарнее себе? Не стал. Довольствовался родовой избой.
И только будучи управляющим, перед пенсией потихоньку занялся новым домом, который достраивал уже его сын. И в котором ему не пришлось пожить. Все-таки длительная нервотрепка сказалась. В областной больнице, где лечили Ожогина, у него признали нервное расстройство, но проглядели другой недуг, который его доконал. Сергей Мартынович не дожил до своей пенсии три месяца.
