[pic]
[pic]
В одном большом и красивом театре жили музыкальные инструменты.
Вечерами, когда театр заполнялся нарядно одетыми людьми, оркестр, взволнованно настраивался для выступления. Фанфары торжественно возвещали начало представления. Инструменты выступали со своими номерами, расстраивались при неудачах, радовались аплодисментам.
Когда люди покидали театр, инструменты начинали жить своей особой жизнью.
Среди них была красавица Скрипка – самая изящная из семейства струнных. Локоны изогнутого грифа украшали её точёную головку. Талия у неё была такая, что соперничать с ней могла даже прима-балерина. Никто не мог бы сказать, что в облике Скрипки есть хоть одна лишняя чёрточка. К тому же она очень мило пела. Знатоки хвалили голос Скрипки, технику пения. [pic]
Только иногда кое-кто осмеливался заметить, что поёт она суховато, без души. Но Скрипка не задумывалась над этим. У неё было много поклонников, однако никто из них не мог добиться ответа в холодном сердце красавицы.
Инструменты часто собирались вместе. Приходили Альты – двоюродные братья Скрипки.
[pic]
Заглядывала её тётушка Виолончель, обладательница приятного грудного голоса. Она несколько полновата, но о былом её изяществе говорило каждое её движение.
[pic]
Фортепиано постоянно беспокоилось о своих многочисленных чудесных клавишах.
[pic]
Добродушно ворчал по всякому поводу Фагот.
[pic]
Скрипку он находил чересчур надменной, поэтому их беседа порой напоминала дуэт пререканий.
Слегка самодовольные инструменты из семейства Медных постоянно заботились о том, чтобы какое-нибудь пятнышко не омрачило поверхности их золотистых одежд. Забывая о поговорке “не всё то – золото, что блестит”, они почитали себя за самое чистое золото и очень любили блестящие марши.
Звонкие Трубы начинали марш.
[pic] [pic] [pic]
Его подхватывали прямодушные Тромбоны.
[pic] [pic] [pic]
Вступали Валторны.
[pic] [pic] [pic]
Это было замечательно!
Всё было гармонично в обществе инструментов, но вот что случилось однажды.
Скромный мужественный Контрабас всем сердцем полюбил красавицу Скрипку.
Он долго не мог признаться в этом даже самому себе, но сердцу не прикажешь, а оно не переставало любить.
Контрабас прерывисто вздыхал у себя в дальнем углу оркестра и, наконец, решился – написал Скрипке письмо, в котором признался ей в любви.
В тот вечер Контрабас играл как никогда.
[pic]
Даже равнодушная Скрипка удивилась и, пригласив, его в гости сказала, что тронута его вниманием. Но разве Контрабас не знает, – говорила она, – как много поклонников добивалось её благосклонности, но она до сих пор никого не полюбила, а уж тем более Контрабас, такой огромный и неповоротливый, вряд ли может рассчитывать на её расположение.
Всё это Скрипка произнесла своим чистым голоском в изысканной манере. Однако этим вежливым отказом она совершенно разбила сердце бедняги Контрабаса.
Кто знал, о чём думал Контрабас возвращаясь домой. Быть может, вспоминал он звуки голоса Скрипки или надежду, с которой писал ей своё письмо-признание, а может, расставался навсегда с мечтой о счастье. Неровно и больно билось его сердце.
Тёмной была ночь прощания. Вспыхнул ненадолго свет в окне его дома и погас…
А Контрабас исчез.
С тех пор его никто не видел. Братья разыскивали его, но место в правом дальнем углу оркестра пустовало.
Казалось, Скрипка спокойно отнеслась к известию о Контрабасе, но на самом деле что-то надломилось в ней. Даже неизменно блистательная техника пения потускнела. Ничего не приносило ей облегчения.
Наконец, она не выдержала. Поздно ночью, когда все уже спали, Скрипка тихонько выбралась из своего уютного домика и побежала к старой волшебнице Арфе.
– Входи, – строго сказала Арфа, – я знаю, что перед тобой не открываются заветные двери Искусства. Они закрыты для того, кто не знает жизни, у кого нет души, кто не ведает любви. Если ты хочешь стать настоящим артистом, ты должна странствовать по свету трижды по сто лет. Тебе, изнеженной и капризной, будет трудно, но если ты пройдёшь все тяготы, сохранив верность Искусству, тебя ждёт признание.
Так сказала мудрая Арфа и замолкла. [pic]
Скрипка вернулась домой и, не мешкая, собралась в дорогу. В ту же ночь она ступила в пугающе необъятный мир. Да, хрупкая, избалованная Скрипка нашла в себе силы пойти навстречу неведомым испытаниям.
За неделями потекли недели, за месяцами спешили месяцы, за годами – годы, а годы складывались в столетия.
В первые сто лет Скрипка узнала одиночество, в котором всегда так много места для раздумий, воспоминаний…
Второе столетие она провела в непрерывном труде. Потускнела её красота, но голос стал наполняться теплом и зазвучал глубже.
Тяжелее всего пришлось Скрипке в последние сто лет. Холод сковывал её, делая хрупкими струны, а порой зной так раскалял воздух, что нечем было дышать. Потеряв внешний облик, она узнала презрение, была гонима. Но именно среди невзгод научилась Скрипка ценить добро, сострадание, любовь. Она обрела душу.
Через триста лет, почти без сил, Скрипка вернулась в свой театр. Арфа с радостью встретила её, сразу поняв, как изменилась странница.
Вечером Скрипка вышла на сцену и запела. Как она пела! Её песни разглаживали морщины усталости и горя, соединяли любящие сердца в одно большое сердце, а злых делали добрыми. Она пела, не ожидая платы, ни поклонения, и благодарность согретых сердец исцеляла раны, нанесённые веками скитаний.
С тех пор, чем старше Скрипка, тем чудеснее она поёт, тем больше её любят, и даже называют ЦАРИЦЕЙ МУЗЫКИ.
8
