Эссе.
Письма памяти.
Моей бабушке посвящается.
Сельское кладбище. Во все стороны расходятся тропинки, вдоль которых неподвижно стынут могильные памятники и кресты, островки застывшего времени, остановившиеся минуты вечности. Смотрю на фотографию бабушки, вспоминаю её жизнь. 6 лет счастливого замужества и 60 лет вдовства. В глазах моих теснятся слёзы, губы шепчут: «Спасибо тебе. Спасибо...» А в душе такое творится, что хочется быть лучше, чище.
Мы не видели войны, но знаем, как падали в бою безусые юнцы, как мать опускалась под воду с ребенком на руках, чтобы смертью одного спасти жизни многих. Знаем, как стонала от взрывов земля, как горели города, люди. Знаем, как угоняли в Германию наших сверстников. Не пришел и мой прадед, Заводский Павел Григорьевич, призванный в ноябре 1941 года Елховским РВК Куйбышевской области и погибший на Украине в августе 1944 года. Наверное, в каждой семье есть что-то, связывающее то страшное время с нами. Для меня – это рассказы о моей бабушки. Жалко, что тогда я не понимала, зачем она рассказывает о прошедшем времени. Маленькая была я, но память сохранила многое. И теперь уже, осознав важность этих страниц истории моей семьи для меня и моих будущих детей, я хочу ничего не расплескать, каждую крупицу из памяти своей запечатлеть в письмах. В письмах – свидетельствах, которые могла бы написать солдатка, а потом вдова Анна Заводская, своему мужу, рядовому Советской Армии.
Апрель, 1942 год, с. Пролейка.
Здравствуй, друг мой сердечный Павел Григорьевич! Пишет тебе твоя Аннушка!
Намедни наконец-то дошла до нас весточка твоя. Уж как мое сердечко бедное зашлось! Страшно мне казенную бумагу найти. Но Бог миловал. Жив! Обняла дитятко, а у самой слезы ручейком: « Сыночек, все сдюжим, проживем как-нибудь.» Ты об нас шибко-то не волнуйся, с людьми живем. Вся деревня – один кулак. Только без частушек и плясок. А как похоронку получаем, заходимся общим плачем. На дворе весна, как отощавшая баба. Начались пахота и сев. Уходим впотьмах, приходим – изба заиндевевшая темными окнами встречает, а в них звезда в холодное небо манит. Завыть хочется, а я о тебе думаю, любый мой. Закрою глаза и затяну:
Сяду я за стол и подумаю,
Как я буду жить без любимого…
Все вспоминается мне последнее наше свидание на районной площади. Все глазоньки высмотрела, когда вас по сугробам в Куйбышев повели. А там уж прямая дороженька на фронт. Мы ведь с Матреной в ноги председателю кинулись, чтобы отпустил нас в Елховку, хотя бы одним глазком на наших мужиков взглянуть! Добрались, проводили… Кланяюсь тебе, любый мой. Береги себя, касатик.
Июль, 1942 год, с.Пролейка.
Здравствуй, друг мой сердечный Павел Григорьевич! Пишет тебе твоя Аннушка!
Надысь оказия какая случилась. Приехал уполномоченный какой-то из района. Хорохорился перед нами. Балабонил что-то и всех на государственный займ подписал. Мы-то, сирые, только потом поняли, каким боком нам это выйдет. Как жить?! Петеньку жалко, сердце в тоске переполнено. Сделаю ему лепешки из конского щавеля, брошу сонного на маманю и бегу до колхоза. Что греха таить? Ухайдокаюсь и плачу все об тебе. Сменило одиночество времечко счастливое.
Бабы в районе были. Там появились передвижные госпитали какие-то. Вот и везут солдатиков бедных в Елховку и все из-под Сталинграда и Ленинграда. Много везут, некоторые в дороге так и кончаются. Скоро вот грибы да ягоды пойдут, легче станет. Надо будет калиной запастись, чтоб никакая хворь к Петеньке не подобралась. Вспоминаю сенокос наш, запах земляники и березового листа, бусы из ягод, что ты мне подарил. Держись, друг сердечный, будет время, будет счастье…Вот и поговорила с тобой, как меду напилась. Я все сдюжу, только ты возвернись ко мне. А уж я тебя любить и лелеять буду, касатик мой.
Август, 1943 год, с.Пролейка.
Здравствуй, друг мой сердечный Павел Григорьевич! Пишет тебе твоя Аннушка!
Радость у нас! Друже твой Николка возвернулся! Ногу ему подо Ржевом оторвало. В аду побывал. Соколик мой, береги себя за-ради Бога! Какие новости в колхозе? Всего и не упомнишь. Школу закрыли, учительница нанялась пастухом, за колхозными коровам ходит. Вишь как, война всех приравняла. Братик мой, Андрюшенька, мобилизован в Сызрань на Волжскую рокаду. Теперь он на железной дороге. Пишет, что боеприпасы и продукты в Ленинград отправляют. Война никого не жалеет. Пацанят деревенских отправили в Куйбышев на авиационные заводы. Самолеты там делать пособляют. Гутарят, шибко немец боится этих Илов. Дошло до нас, что областной город наш запасной столицей считается. Сказывают, много там люда важного. Часто через село беженцы идут, смотреть на них жалко. Помнишь, когда по разнарядке в Кинеле строили оборонительные сооружения, мы с тобой все об нас гутарили, не могли наглядеться друг на друга. Сердечко, видно, чуяло, что война треклятая нас скоро разлучит,
разведёт в разные стороны, обломает крылья пташечкам…Ты уж только живи, любый мой. А любовь моя пусть от пуль отведёт.
Апрель, 1944 год, с. Пролейка.
Здравствуй, друг мой сердечный Павел Григорьевич! Пишет тебе твоя Аннушка!
Колхоз наш тонет в бедности. Колымаги ржавые одни да клячи изголодавшиеся. Бабы исхитряются. Кто посильнее, вместо лошадей ходит. Впрягаемся по 8-9 человек и тащим, аж веки вываливаются. Терзают нас налоги, займы и пустой трудодень. Будь проклята война эта треклятая! Утопила нас в слезах! Всем мукам мука. Стою ночью босая перед Богородицей и молю её сберечь тебя, от Петеньки беды отвести, прогнать с земли нашей немцев поганых. Помолюсь, обниму сынишку и, как березонька подрубленная, в сон проваливаюсь. А вчерась, касатик мой, сели с бабами передохнуть. Только головушка земли коснулась, как сон жинку твою сморил. И мнится мне, как из-за леса выкатывается огненный шар солнца. Ты бежишь по зеленому лугу, загорелое лицо улыбается мне. А я, счастливая, радуюсь, чувствую запахи цветов, захожусь звонким смехом и протягиваю к тебе руки. Счастье…Боль, потому что время любви нашей – час между ночью и днем. Просыпаюсь – председатель бегает и кричит на баб, работать гонит, а они все над ним потешаются. Умора! Вот и 5 годков Петеньке нашему. Свистульку деревянную, что ты прислал, из рук не выпускает. Балуешь ты его. Уж ты, Павел Григорьевич, не срами нас, служи по совести. Бей немцев за нашу землю поруганную, за хлеба сожженные, за товарищей своих убиенных. А образок мой и молитва Заступнице сберегут тебя. Не печалься, друг мой милый. Храни тебя Господь.
Смотрю на фотографию прабабушки и вспоминаю слова Юрия Трифонова: «Надо ли вспоминать? Вспоминать и жить – это цельно, слитно не уничтожаемо…»
Я треугольник ветхий разверну,
В который раз перечитаю строки.
По-разному мы познаем войну.
Вот это памяти моей истоки.
С. Иосилевич
