Стихи узников ГУЛага и под впечатлением ОТТУДА:
Стихи - это боль и защита от боли,
И - если возможно! - игра.
Бубенчики пляшут зимой в чистом поле,
На кончике пляшут пера.
Стихи - это боль и целительный пластырь,
Каким утишается боль,
Каким утешает мгновенно лекарство -
Его чудодейственна роль.
Стихи - это боль, это скорая помощь,
Чужие, свои - всё равно,
Аптекарь шагает от дома до дома,
Под каждое ходит окно.
Стихи - это тот дополнительный градус
Любых человечьих страстей,
Каким накаляется проза на радость
Хранителей детских затей.
Рецептом ли модным, рецептом старинным
Фармакологических книг,
Стихи - как таблетка нитроглецирина,
Положенная под язык.
Среди всевозможных разрывов и бедствий
С облаткой дежурит поэт.
Стихи - это просто подручное средство,
Индивидуальный пакет.
Варлам Шаламов.
Варла́м Ти́хонович Шала́мов (5 июня (18 июня) 1907 — 17
января 1982 года) — русский прозаик и поэт советского времени.
Создатель одного из литературных циклов о советских лагерях.
* * *
Поэзия - дело седых,
Не мальчиков, а мужчин,
Израненных, немолодых,
Покрытых рубцами морщин.
Сто жизней проживших сполна
Не мальчиков, а мужчин,
Поднявшихся с самого дна
К заоблачной дали вершин.
Познание горных высот,
Подводных, душевных глубин,
Поэзия - вызревший плод
И белое пламя седин.
Варлам Шаламов
* * *
Я видел всё: песок и снег,
Пургу и зной.
Что может вынесть человек –
Всё пережито мной.
И кости мне ломал приклад,
Чужой сапог.
И я побился об заклад,
Что не поможет Бог.
Ведь Богу, Богу-то зачем
Галерный раб?
И не помочь ему ничем,
Он истощён и слаб.
Я проиграл своё пари,
Рискуя головой.
Сегодня – что ни говори,
Я с вами – и живой.
Варлам Шаламов
* * *
Мой бедный мозг, мой хрупкий разум,
Как много ты всего хранишь!
И всё больнее с каждым разом
Тревожно вслушиваться в тишь.
В глухую тишь безмолвной думы,
Что не отступит никогда,
Где, странны, пёстры и угрюмы,
Живут ушедшие года.
Там всё по-прежнему, как было.
И майский полдень, и пурга.
И друга черная могила,
И жёсткое лицо врага...
Там жизнь моя войной разбита
На дальнем-дальнем рубеже...
И даже то, что позабыто,
Живёт невидимо в душе.
Живёт, как вербы у дороги,
Как синь покинутых полей,
Как ветер боли и тревоги
Над бедной родиной моей.
Анатолий Жигулин
* * *
Жизнь! Нечаянная радость.
Счастье, выпавшее мне.
Зорь вечерняя прохладность,
Белый иней на стерне.
И война, и лютый голод.
И тайга - сибирский бор.
И колючий, жгучий холод
Ледяных гранитных гор.
Всяко было, трудно было
На земле твоих дорог.
Было так, что уходила
И сама ты из-под ног.
Как бы ни было тревожно,
Говорил себе: держись!
Ведь иначе невозможно,
Потому что это - жизнь.
Все приму, что мчится мимо
По дорогам бытия...
Жаль, что ты неповторима,
Жизнь прекрасная моя.
Анатолий Жигулин 1976.
* * *
О, жизнь моя, не уходи!..
О, жизнь моя, не уходи,
Как ветер в поле!
Ещё достаточно в груди
Любви и боли.
Ещё дубрава у бугра
Листвой колышет,
И дальний голос топора
Почти не слышен.
И под ногой ещё шуршат
Сухие прутья,
И липы тонкие дрожат
У перепутья,
Ещё гудит по жилам кровь
В надежде вечной,
И вечной кажется любовь
И бесконечной.
Но с каждым годом уже круг
И строже время
Моих друзей, моих подруг,
Моих деревьев.
О, хрупкий мир моей души,
И даль лесная!
Живи, блаженствуй и дыши,
Беды не зная…
Прозрачен лес, закат багров
И месяц вышел.
И дальний голос топоров
Почти не слышен.
О, жизнь моя, не уходи,
Как ветер в поле!
Ещё достаточно в груди
Любви и боли!..
1980
Анатолий Жигулин.
* * * Осип Мандельштам.
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
17-28 марта 1931, конец 1935
* * *
Полынный берег, мостик шаткий.
Песок холодный и сухой.
И вьются ласточки-касатки
Над покосившейся стрехой.
Россия... Выжженная болью
В моей простреленной груди.
Твоих плетней сырые колья
Весной пытаются цвести.
И я такой же - гнутый, битый,
Прошедший много горьких вех,
Твоей изрубленной ракиты
Упрямо выживший побег.
Анатолий Жигулин 1965
* * *
Жизнь! Нечаянная радость.
Счастье, выпавшее мне.
Зорь вечерняя прохладность,
Белый иней на стерне.
И война, и лютый голод.
И тайга - сибирский бор.
И колючий, жгучий холод
Ледяных гранитных гор.
Всяко было, трудно было
На земле твоих дорог.
Было так, что уходила
И сама ты из-под ног.
Как бы ни было тревожно,
Говорил себе: держись!
Ведь иначе невозможно,
Потому что это - жизнь.
Все приму, что мчится мимо
По дорогам бытия...
Жаль, что ты неповторима,
Жизнь прекрасная моя.
Анатолий Жигулин 1976.
* * *
Семен Самуилович Виленский (род. 1928) - основатель и глава историко-литературного общества "Возвращение", узник сталинский лагерей, поэт, мемуарист, издатель.
В 1945 поступил на филологический факультет МГУ. В 1948 был арестован по обвинению в антисоветской агитации за критические стихи о Сталине.
Сначала содержался в Сухановке, одной из самых ужасных сталинских тюрем, отбыл срок на Колыме. В 1963 г. создает Колымское товарищество, которое после крушения советской власти становиться обществом "Возвращение". Оно объединяет литераторов, прошедших концлагеря. "Возвращение" - единственное специализированное издательство, выпускающее литературу, связанную с
тоталитарными режимами (не только со сталинским, но и нацистским).
Выпущены такие знаковые книги как "Доднесь тяготеет", антология узниц ГУЛАГа, "Дети ГУЛАГа", антология поэзии узников ГУЛАГа, стихи Домбровского, "Собибор", о восстании в нацистском концлагере и многие другие, более ста. Ведется также и другая общественная работа, проводятся международные конференции "Сопротивление в ГУЛАГе", выпускается журнал узников тоталитарных систем "Воля".
Поводырь.
Куда ни пойдёшь наудачу,
Под радугой мир голубой,
И всюду на тысячи зрячих
Один бедолага слепой.
А, впрочем, бывает иначе:
Под радугой – чёрная ширь,
Где мечутся тысячи зрячих
И с ними слепой поводырь.
1948
***
Звон колокольный дальний –
В камеру вместе с рассветом.
Колокол слышу печальный:
«Где ты? – доносится. – Где ты?»
«Здесь я!..» – И слёзы привета,
Слёзы неволи скупые.
Не перед Богом это –
Перед тобой, Россия.
1948
***
В промёрзшем теле жизни мало,
И ты, душа моя, устала
И разлучаешься со мной,
Оцепеневшая в молчанье
На этой ярмарке страданий,
На карусели ледяной.
1949
***
Как похожи луна с Колымою,
Когда ночью в метельную муть
Проплывают одна над другою,
Друг на друга не смея взглянуть.
Словно вдовы, сойдясь на свиданье,
За туманами прячут лицо.
Только светится перстень-страданье,
Ледяное земное кольцо.
1955
Семен Виленский
Широкий день. М.: Возвращение, 2006.
Колымский этап
Семен Виленский
Юрию Осиповичу Домбровскому
Идут,
От ветра встречного пьянея,
И строятся безмолвными рядами.
Потом выносят трупы.
Считают.
И холодно глядят немые сопки.
...Стоят живые мёртвыми рядами.
Их принимает некто из ГУЛАГа
И шарит наторёнными глазами
По синегубым, по землистым лицам
И повторяет, словно заклинанье:
– Вопросы есть?
– Вопросы есть?
Штыки блестят на солнце.
– Вопросы есть? –
Клыки овчарки скалят.
А высоко,
Незримы и неслышны,
Торжественно поют людские души.
1955
[pic] Он построил свой дом между ночью и днём,
Серый каменный дом, и звенит в нём ключами.
– Это ночь? Признавайся! – пытает он днём.
– Это день? Признавайся! – пытает ночами.
Он дознаньем замучить готов до конца,
Носом лезет в сердца, а не только глазами.
Интересно бы знать, из какого яйца
Вылупляются люди с такими носами.
Середина 1950-х
[pic]
Не год, не два
В ночные смены –
На послушании в аду –
Я рушил каменные стены
И перекатывал руду.
Но с рельсов падала нередко
На поворотах вагонетка –
Её я грудью подымал,
И люди, серые от пыли,
Ко мне на помощь приходили.
...Так добывали мы металл.
Середина 1950-х
Семен Виленский.
* * * Н.П. Кугушева
Никому такое не приснится,
Жизнь — сплошной безумный бред.
Выползают тихие мокрицы
И ползут, ползут на скудный свет.
Свет дрожит. В углах сгустились тени.
Грязные тарелки на столе.
Листьями неведомых растений
Зимний холод вышит на стекле.
Пахнет дымом. С потолочных балок
Глина осыпается и пыль.
Человек уныл, бесправен, жалок.
Безутешна жизненная быль.
Елена Тагер была арестована в 1937 году (пытки, унижения ) и получила 10 лет. Как она проводила их на Колыме, можно только догадываться. Первое из сохранившихся колымских стихотворений помечено 1943 годом, второе – 1945–м:
* * *
Приснилось мне, что старые друзья
Опомнились, раскаялись, вернулись
И что ко мне, тревожа и дразня,
Приветливые руки протянулись.
И, дружеские руки отстраняя,
Я говорю без гнева, без досады:
- Друзья мои, не трогайте меня,
мне ничего ни от кого не надо.
Человек весь изболелся, весь – живая рана...., но НЕ СЛОМЛЕН. Вы только вчитайтесь в эти строки!!! Самые зрелые годы – целых 18 лет!- провела в тюрьмах, лагерях и ссылке.
***
Отдайся крову темной ночи,
Печаль и слабость затаи;
Пусть летний дождь любовно мочит
Седые волосы твои.
Спокойно вспомни все, что было:
Труды и дни, добро и зло,
И счастье – то, что изменило,
И горе- то, что не сломило
И что прошло, прошло, прошло…
Чужим богам и ложным требам
Не уступив своей души,-
Спокойно спи под теплым небом,
В земной приветливой тиши.
Елена Тагер
Пристань Находка (под Владивостоком),
Первая вольная ночь. Июнь, 1948 г.
* * *
А я живу на Украине
Извечен желтизны и сини —
земли и неба договор…
А я живу на Украине
с рождения и до сих пор.
От материнского начала
светила мне ее заря,
и нас война лишь разлучала
да северные лагеря.
В ее хлебах и кукурузке
мальчишкой, прячась ото всех,
я стих выплакивал по-русски,
не полагаясь на успех.
В свой дух вобрав ее природу,
ее простор, ее покой,
я о себе не думал сроду,
национальности какой,
но чуял в сумерках и молньях,
в переполохе воробьев
у двух народов разномовных
одну печаль, одну любовь.
У тех и тех — одни святыни,
один Христос, одна душа, —
и я живу на Украине,
двойным причастием дыша…
Иной из сытых и одетых,
дав самостийности обет,
меж тем давно спровадил деток
в чужую даль от здешних бед.
Приедет на день, сучий сыне,
и разглагольствует о ней…
А я живу на Украине,
на милой родине моей.
Я, как иные патриоты,
петляя в мыслях наобум,
не доводил ее до рвоты
речами льстивыми с трибун.
Я, как другие, не старался
любить ее издалека,
не жив ни часа без Тараса,
Сковороды, Кармелюка.
Но сердцу памятно и свято,
как на последние рубли
до Лавры Киевской когда-то
крестьяне русские брели.
И я тоски не пересилю,
сказать по правде, я боюсь
за Украину и Россию,
что разорвали свой союз.
Откуда свету быть при тучах?
Рассудок меркнет от обид,
но верю, что в летах грядущих
нас Бог навек соединит…
Над очеретом, над калиной
сияет сладостная высь,
в которой мы с Костенко Линой,
как брат с сестрою, обнялись.
Я не для дальних, не для близких
сложил заветную тетрадь,
и мне без песен украинских
не быть, не жить, не умирать.
Когда ударю сердцем оземь,
а это будет на заре,
я попрошу сыграть на кобзе
последнего из кобзарей.
И днем с огнем во мне гордыни
национальной не найдешь,
но я живу на Украине,
да и зароете в нее ж.
Дал Бог на ней укорениться,
все беды с родиной деля.
У русского и украинца -
Одна судьба, одна земля.
1992
Борис Чичибабин.
* * *