Поэты Великой Отечественной
войны
(литературно-музыкальная
композиция).
..Прошла война, прошла страда,
Но боль взывает к людям:
Давайте, люди, никогда
О этом не забудем.
Пусть память верную о ней
Хранят, об этой муке,
И дети нынешних детей,
И наших внуков внуки
Пускай всегда годину ту
На память нам приводит
И первый снег, и рожь в цвету,
Когда под ветром ходит.
И каждый дом, и каждый сад
В ряду – большой и малый
И дня восход, и дня закат,
Над темным лесом – алый.
Пускай во всем, чем жизнь полна
Во всем, что сердцу мило,
Нам будет памятка дана
О том, что в мире было
Затем, чтоб этого забыть
Не смели поколенья
Затем, чтоб нам счастливей быть,
А счастье – не в забвенье!
Едва ли не о каждом поколении, пришедшем после войны, можно сказать словами писателя А.Кима, что оно «появилось на свет с войной в крови». Война, словно притихший вулкан, встала у каждого за спиной, в памяти, в мыслях о будущем, в самых задушевных переживаниях.
Потрясение, которое пережил народ, отлилось в бронзу: эта бронза – стихотворная мощь, поэзия, полная боли, ненависти, любви и грусти.
Война родила многих поэтов – одни из них погибли в боях, другие вернулись живыми, но недолго прожили, ибо ранения сократили им жизнь, другие живут до сих пор – их мало. Крылатое тютчевское определение « нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», вспоминается в самом прямом и конкретном смысле, когда думаешь о судьбах поэтом ВО войны.
Время раскидало их, но фронтовое братство дает себя знать и уже пожилые люди, встречаясь, ощущают какую-то близость, родственность душ.
Нет, этого не забыть нельзя!
Казалось, было холодно цветам,
И от росы они слегка поблёкли.
Зарю, что шла по травам и кустам,
Обшарили немецкие бинокли
Цветок, в росинках весь, к цветку приник,
И пограничник протянул к ним руки.
А немцы, кончив кофе пить, в тот миг
Влезали в танки, закрывали люки.
Такою все дышало тишиной,
Что вся земля еще спала, казалось.
Кто знал, что между миром и войной
Всего каких-то пять минут осталось!
(Музыка «Священная война».)
У Бориса Пастернака есть такие строчки: «Во всем мне хочется дойти
Дойти до самой сути»
вот поэтому мы возвращаемся снова и снова к тому давнему разговору.
Его закрыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля –
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей.
Нет среди нас поэта Сергея Орлова. Сердце, инфаркт... Но на самом деле – война, догнавшая его в 1977 г. Еще в годы войны Сергей Орлов из фронтовых стихотворений смог собрать маленькую книжечку и назвал ее «Фронт». В ней были собраны стихи, посвященные друзьям – танкистам. Танкисты гибнут странно: или горят в танке, или, выбравшись, попадают под огонь врага. За один год были подбиты три орловских танка, но он выживал.
А в феврале 1944 по его танку ударили прямой наводкой. Орлов получил три ранения: в руку, в ногу и грудь. Последний осколок шел прямо в сердце, но помешала медаль «за оборону Ленинграда».
А судьба посылает молодому 22-летнему человеку еще одно испытание.
Он был обезображен ожогом. Стойкие рубцы на лице, руках, шее изменили его до неузнаваемости. Но он выстоял. Не сломался, не впал в уныние, не залил горькую. Он знал, что должен, обязан сказать о поколении, на долю которого выпали все эти наказания. И сказал:
Вот человек – он искалечен,
В рубцах лицо. Но ты гляди
И взгляд испуганно при встрече
С его лица не отводи.
Он шел к победе, задыхаясь,
Не думал о себе в пути,
Чтобы она была такая:
Взглянул – и глаз не отвести.
А позднее, словно констатируя правильность выбора, добавит:
Кто говорит о песнях недопетых?
Мы жизнь свою, как песню пронесли.
Пусть нам теперь завидуют поэты:
Мы все сложили в жизни, что могли.
Не менее опасная военная профессия была и у Эдуарда Асадова. Командир батареи гвардейских минометов, или легендарных «Катюш». Так уж вышло, что фронтовая судьба Э.Асадова была связана с тремя городами, которые были названы городами-героями: Ленинградом, Новороссийском и Севастополем. Это три бастиона славы и мужества. Защищая один из них, он дал по врагу 318 залпов, а под стенами другого он свою войну завершил. В мае 1944 г, когда Асадову было 19 лет, проявив редкую храбрость, гвардии лейтенант был тяжело ранен под Севастополем. После ранения Асадов ослеп.
Жизнь словно бы рухнула, погасла, оборвалась...
Теперь, если жить, то начинать надо было все сначала, буквально с нуля. Но он воин с несокрушимой любовью к людям и к жизни. Одна операция следует за другой: неудачи и радости, а самое главное – упрямое желание – победить.
Было всё: везло и не везло
Но мы не гнулись и не колебались
На нас ползло чудовищное зло
И мира быть меж нами не могло
Здесь кто кого – контакты исключались.
Стихи он писал всюду: в воинских эшелонах, в перерывах между боями, между операциями. Что было потом? Учеба в литературном институте, работа, мечты. Асадов мечтал после войны побывать в Севастополе, и он приезжал к нам. Поэту в нашем городе нравилось все: И звонкие голоса людей, и шум моря, и запахи цветущих деревьев и цветов.
Где-то галькой прибой шуршит в тишине
Я вдруг словно во власти былых видений,
Сколько выпало тут вот когда-то мне
Здесь упал я под взрывом в густом огне,
Чтоб воскреснуть и жить для иных поколений.
С первых дней ВО войны литераторы встали в боевые ряды защитников Родины. Они служили в действующей армии, в народном ополчении, получали назначения во фронтовые газеты. Они показывали войну такой, какой она была в действительности. Впервые своими глазами К.Симонов увидел войну в 1939 г. Тогда же появились его первые стихи о защитнике своей земли, о любви к Родине, о силе русского человека.
Удивительно емкий образ Родины, близкой и дорогой ее сыновьям и дочерям, за годы войны был создан Симоновым-поэтом.
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди
Как слезы они вытирали украдкою;
Как вслед нам шептали: - Господь вас спаси!
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
...................................................................... .
...................................................................... .
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
У войны не женское лицо. Но
неуемная тревога в крови, звала на
передний край событий и девчонок.
Как много они сделали для мужчин
и как скудно их отблагодарили.
А ведь им были обязаны не только
жизнью, но и спасенными душами.
(к-м «А зори здесь тихие...)
фрагмент
В 17 лет ушла на войну Юлия Друнина.
Я ушла из детства в грязную теплушку
В эшелон пехоты, в санитарный взвод
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший 41 год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»
Потому что имя ближе, чем «Россия»
Не могла сыскать.
Трудно приходилось этим девчонкам! И дело даже не в том, что они видели то, что им лучше не видеть, дело в том, что в 17 лет очень хочется хоть краем ладошки прикоснуться к счастью, которое взрослые называют любовью.
Вот и прорывается:
За траншеей – вечер деревенский
Звезды и ракеты над рекой...
Я грущу сегодня очень женской,
Очень несолдатскою тоской.
Что же сталось с этими «светлокосыми солдатками» после?
Жизнь их была не особенно радужной.
Возвратившись с фронта в 45
Я стеснялась спонтанных сапог
И своей шинели перемятой,
Пропыленной пылью всех дорог.
Какие правдивые и горькие строки!
Годы, прошедшие после войны, отодвинули от нас события той поры, но не отдалили. И голос поэзии звучит отчетливо и строго по-прежнему. А когда-то стихи упрямо пробивались сквозь взбудораженный эфир в прямом смысле слова. Из осажденного, но несдавшегося Ленинграда, под звук метронома, О.Ф.Берггольц начинала радиопередачу словами «Говорит Ленинград». (звук метронома)
Никогда и нигде не слушали так стихи, как в блокадном Ленинграде. Их строчки звучали в темных промерзших квартирах, из обледеневших уличных репродукторов.
Казалось, было не до стихов, но ...
...люди слушали стихи, как никогда, - с глубокой верой,
в квартирах, черных, как пещеры,
у репродукторов глухих...
Замкнутые грозным кольцом блокады читатель и поэт как бы остались наедине друг с другом. На языке «души» Ольга Берггольц разговаривала с горожанами, она была одной из них, ничем не отличалась. Так же, как ленинградцы умирала от голода, похоронила мужа, рыла траншеи, строила баррикады... Она читала свои стихи у микрофона, опираясь на специальные подставки, чтобы не упасть от слабости. Но в ней была вера в победу над врагом, над злом, над мраком.
Я никогда героем не была
Не жаждала ни славы, ни награды
Дыша одним дыханьем с Ленинградом
Я не геройствовала, а жила.
И не хвалюсь я тем, что в дни блокады
Не изменяла радости земной
Что как роса сияла эта радость
Угрюмо озаренная войной.
(музыка «Мне кажется, порою...)
... Прошла война, прошла страда,
Но боль взывает к людям:
Давайте, люди, никогда
Об этом не забудем!
