РЕЛИГИОЗНАЯ СИМВОЛИКА В ТРАДИЦИИ РУССКОГО КЛАССИЦИЗМА
Волосков И.В.,
Grand Doctor of philosophy, профессор
Академия гуманитарных и общественных наук (Сергиев Посад)
Символика относится к особой части культурной традиции, поскольку символ выступает как особая форма знака с размытым содержанием. Через символику культура и ее традиции не только преломляет окружающий мир, но и способна формировать человека как носителя определенной культуры, его мышление.
XVIII век вошел в русскую словесность как уникальное явление рождения светской культуры, литературного направления классицизма. При этом, хотя его творцы и ориентировались на европейские эстетические принципы и нормы, русский классицизм выступает как уникальное явление. Уникальное не только по своей особой системе жанров, но и по особой символике, тесно связанной с религиозной культурной традицией.
Поэтика русского классицизма была разработана М.В. Ломоносовым. Он разработал систему стилей литературы, стал инициатором создания русского литературного языка за счет приближения церковно-славянского к простонародному. В истории словесности он стал известен как автор од, басен, трагедий.
Духовная поэзия Ломоносова тяготеет к высокому стилю классицизма, но вместе с тем, в переложении псалмов ощущается тяга к простонародному языку. В духовной поэзии Ломоносова выделяются оды-размышления и стихотворные переложения псалмов. Среди од-размышлений выделяется «Вечернее размышление о Божественном величии при случае северного сияния». Солнечный свет выступает символом просвещения всего мироздания светом Божественной премудрости. Данный связь символов Солнце- Бог является определяющей цель человеческого существования:
«Творец! К покрытому мне тьмою
Простри премудрости лучи
И что угодно пред тобою
Всегда творити научи,
И на твою взирая тварь,
Тварить тебя, бессмертный Царь» [1, с.25]
В отличии от Европейского классицизма, где разум человека рассматривался как самодостаточная сила, не нуждающаяся в Боге, Ломоносов ставит человеческий разум в зависимость от Божественной премудрости. Символ мироздания, его красоты и совершенства рассматривается в неразрывной связи с Богом. Показательно, что связь мироздания с Богом ощущает выдающийся ученый, известный своими открытиями в области естественных наук. Данное противоречие показывает консервативность культуры, ее влияние на человеческое мышление. Ломоносов по своему образованию и воспитанию неразрывно связан с религиозной культурной традицией, потому не может сразу мыслить в русле светской рациональной культуры.
Очень важной для понимания мировоззрения Ломоносова и картины мира, созданной им в духовных одах, является переложения отдельных мест из книги Иова (1743). Как указывает М.М. Дунаев, «сам выбор тех или иных мест для такого переложения всегда характеризует манеру мышления и даже мировоззрения поэта» [2].
Знаменитая «Ода, выбранная из Иова» изображает спор, в котором Бог доказывает сомневающемуся человеку свое величие картинами совершенного Бытия. Пафос этого произведения- гимн Творцу, совершенству его творения. Как и в оде ««Вечернее размышление о Божественном величии при случае северного сияния» познание мира развертывается через постижение мудрости Бога. Ода Ломоносова становится своеобразным ответом российского ученого на необоснованное возвеличивание человеческого разума, его независимости от Бога. Человек ничтожен перед Творческой силой создателя Вселенной и ее законов:
«Сбери свои все ныне,
Мужайся, стой и дай ответ.
Где был ты, как Я в стройном чине
Прекрасный сей устроил свет;
Когда Я твердь земли поставил
И сомн небесных сил прославил
Величество и власть мою?
Яви премудрость ты свою!
Где был ты, как передо мною
Бесчисленны тьмы новых звезд,
Моей зажженных вдруг рукою
В бесчисленности безмерных мест,
Мое величие вещали;
Когда от солнца воссияли
Повсюду новые лучи.
Когда взошла луна в ночи?» [1, с. 27]
Ломоносов как естественную добродетель утверждает смирение человека перед властью и волей Зиждителя, усматривает в этом истинную земную премудрость
Символом, тесно связанным с Богом, является Власть. Согласно известной концепции русского самодержавия И. Волоцкого, царь есть воплощение Божие на земле. Миссия царя не открывается обычному человеку. Божественное происхождение власти диктует человеку подчиняться ей и ее законам. Потому царь в одах богоподобен, наделяется высшими нравственными чертами. Ломоносов пишет в оде о Елизавете:
« Когда на трон она вступила,
Как вышний подал ей венец».
Говорится в оде и о происхождении власти Петра.
«Известный чудными делами
Зиждитель мира искони
Своими положил судьбами
Тебя прославить в наши дни;
Послал в Россию человека,
Каков неслыхан был от века.
Сквозь все препятствия пронес
Главу. Победами венчанну,
Россию. Грубостью попранну
С собой возвысил до небес» [1,28].
М.М. Дунаев отмечает, что «Ломоносов не избежал некоторых предрассудков своего времени, изобразив Петра как идеального монарха. Но основными идеями духовных од Ломоносова стали: власть от Бога, Бог- творец мира, истории, защитник и спаситель человеческой души» [2, с. 15]. Оды Ломоносова вписываются в контекст православной символики Бог- Творение (совершенство, гармония) -Познание- Власть- Человек. Ломоносов как ученый не утверждает роль разума в научном познании, а опирается на божественную премудрость, находя ее проявления в совершенстве и гармонии мира.
Жанр оды развивал и Гавриил Романович Державин. Для его литературной судьбы показательна ода «Фелица», посвященная Екатерине II. Эта ода сыграла большую роль в судьбе Державина. На него обратила внимание императрица, сделала губернатором. В оде интересен образ монарха как религиозный символ.
Ода построена на противопоставлении религиозного образа Екатерины II и самого Державина как типичного дворянина, представителя своего времени.
«Мурзам твоим не подражая,
Почасту ходишь ты пешком,
И пища самая простая
Бывает за твоим столом;
Не дорожа твоим покоем,
Читаешь, пишешь пред налоем
И всем из твоего пера
Блаженство смертным проливаешь;…
Слух идет о твоих поступках,
Что ты нимало не горда;
Любезна и в делах, и в шутках,
Приятна в дружбе и тверда;
Что ты в напастях равнодушна,
А в славе так великодушна,
Что отреклась и мудрой слыть.
Еще же говорят неложно,
Что будто завсегда возможно
Тебе и правду говорить». [1, с.30]
В отмеченном отрывке Державин отмечает простоту императрицы, ее аскетичность, скромность, благочестивость. Образ императрицы выдержан в соответствии с религиозными ценностями. Христос остается, как и в древнерусской литературе, той призмой, через которую интерпретируются литературные герои. Такое прославление образов российских императоров объясняется направленностью классицизма на прославление государственности, монарха как носителя идеи государства. И обожествление монарха, рассмотрение его деятельности с позиции религиозных ценностей сыграло немаловажную роль в утверждении идеи государственности.
Как и М.В. Ломоносов, Державин интерпретирует символ Бога. Но в отличии от Ломоносова, Бог выступает в контексте символа Троицы, как единство Отца, Сына, Святого Духа. Державин отмечает такие свойства Бога как иррациональность, единство, вездесущность:
«О Ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах Божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: Бог.» [1, с.34]
Такое подробное поэтическое описание свойств Троицы как единства трех ипостасей божества позволяет охарактеризовать данную оду как проявление поэтического богословия. «Живое дыхание поэзии одухотворяет здесь строгие и четкие вероучительные формы»,- отмечает М.И. Дунаев [2, с.16].
Как и у М.В. Ломоносова Бог и его совершенство проявляется через величие и гармонию созданного им мира.
«Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сомн,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры-
Перед Тобой- как нощь пред днем» [1, с.35].
Для Державина Бог остается символом, величие сотворенного мира не исчерпывает его природу, она остается иррациональной, не до конца раскрытой как через величие мира, так и через познание человека, который для автора оды тоже является символом. Как Божие создание, человек является отсветом Бога, воплощением его свойств. Однако природа человека двойственна и эту антонимичность отмечает Державин в риторическом восклицании: «Я царь- я раб- я червь- я Бог». Единство человека и Бога проявляется в бессмертии человеческого духа, который приближается к Богу через веру и служение:
«Неизъяснимый, непостижимый!
Я знаю, что души моей
Воображение бессильны
И тени начертать Твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к Тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить» (1, с. 37).
Бог для Державина выступает непостижимой, великой, творческой силой, не раскрытой для человека и его разума, воображения. Бог как иррациональная сила побуждает поэта, как религиозного человека, к духовному совершенствованию и почитанию.
Символика царя, Бога и человека представлена и в трагедиях русского классицизма. Если оды Ломоносова и Державина восхваляют царя как образ идеальной, Богом данной власти, то трагедии, обращаясь к русской истории, показывают другие примеры царей. Жанр трагедии получил свое развитие в русской словесности XVIII века в произведениях Алексея Петровича Сумарокова. Трагедия Сумарокова «Дмитрий Самозванец» посвящена «смутному времени» российской истории.
Важнейшими религиозными символами данного произведения является царь и человек. Символ царя воспринимается в традициях русской словесности с позиции нравственности. Противоречие между царем, его волей и нравственностью присутствует в драме «Дмитрий Самозванец». Дмитрий воспринимает себя как божий образ, гордится этим:
«Исчезни, мелкая царю на жертву тварь!
Он- прах земной, а я- венчанный россов царь.» [1, с. 47].
Однако окружение царя, патриарх Пармен, Ксения, дочь Шуйского, осуждают его как тирана, приносящего русскому народу одни страдания:
«Блажен на свете тот порфироносный муж,
Который не теснит свободы наших душ,
Кто пользой общества себя превозвышает
И снисхождением сан царский украшает,
Даруя подданным благополучны дни,
Страшатся коего злодеи лишь одни». [1, с. 45]
Осознание безнравственности власти Дмитрия приводит к бунту москвичей и его свержению. Данный исход трагедии закономерен и воспринимается как наказание тирану.
Не менее важным символом в трагедии становится человек. Эстетика классицизма предполагает борьбу внутри человека страсти и долга. В контексте трагедии эта борьба между любовью и смирением. Ксения любит Георгия, но понуждаема отцом и Дмитрием, стать супругой царя. При этом верность любви может привести к смерти Дмитрия, отца и самой Ксении. Как призыв к божьему смирению выступают слова Шуйского:
«Мы должны покорять желания и страсти
Закону Божьему и государской власти» [1, с. 49]
Осознать свою роль как супруги царя призывает Ксению и Димитрий:
«Когда ты будеши супругою моей,
Прибегнут подданные к милости твоей.
Мной должно множество народа помирати,
Тщись миловать сирот, вдов слезы отирати
И сторогости мои умеривай, как друг.
Будь жалостна жена, когда жесток супруг» [1, с.58].
Только события московского бунта и свержение Дмитрия позволяют Ксении спасти Георгия, своего отца и выбрать любовь, а не смирение с ненавистным ей тираном.
Таким образом, на уровне трагедии реализуется ориентация классицизма на победу справедливости и разума, наказание порочным героям. Проблематика царя и народа останется актуальной в истории русской словесности и неоднократно будет привлекать русских писателей и поэтов XIX-XX века. Сам вектор рассмотрения царской власти с позиции нравственности, ее поддержки народом останется определяющим в восприятии представителями русской словесности данной тематики. Эта тема станет плодотворной для А.С. Пушкина, А.К. Толстого, Л.Н. Толстого и других русских писателей и поэтов XIX века. Традиция русской словесности постепенно уходит от символа Бога. Религиозные традиции русской словесности вытесняются увлечением русской дворянской интеллигенции идеями массонства, достижениями западноевропейской литературы и лишь к середине XIX века в творчестве Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого проявляется возрождение религиозной символики.
Литература:
Волосков, И.В., Лагутов, Н.В. История русской литературы. XVII-XVIII век.-Часть 1.- Сергиев Посад, 2013
Дунаев, М.М. Вера в горниле сомнений// Волосков, И.В., Лагутов, Н.В. История русской литературы. XVII-XVIII век.-Часть 1.- Сергиев Посад, 2013
